Синдром Кандинского. Андрей Саломатов

развешанных по стенам, тени метались по лестнице, как живые, и, слово крысы, забивались под ступеньки.

      – Как вы думаете, – начал Антон, – ваша мама действительно верит в то, что я ее бывший муж?

      – А вы считаете, что она перед вами дурочку ломает? – спросила Наташа.

      – Ну… чего от скуки не сделаешь. И не такие спектакли устраивают. Хотя что я вас спрашиваю? Вы же участница, лицо заинтересованное.

      – За много лет, что я прожила в этом доме, здесь побывал только один посторонний человек, и тот участковый милиционер. Зато в назначенный день и час появились вы. Совпадение? Может быть. Как я к этому отношусь, я говорить не буду. Мама много лет ждала вас и дождалась, остальное меня не касается.

      Они вошли в темную просторную комнату, и Наташа поставила свечу на письменный стол.

      – Вот ваш кабинет, папа. Можете располагаться. Уже поздно. Завтракаем мы в девять, но вы можете спать сколько захотите, вас никто будить не станет.

      – А я рад, что попал к вам, – неожиданно признался Антон и поставил кейс к стене.

      – Я рада, что вы рады, – ответила Наташа.

      – А что, света, кроме свечей, здесь нет? – разглядывая комнату, поинтересовался Антон.

      – Есть. Но в те времена, когда вы здесь жили, его еще не было. Поэтому мама просила не включать электричество. А сейчас ложитесь спать. Кабинет посмотрите завтра. – Она неслышно вышла и закрыла за собой дверь.

      В полумраке кабинет покойного хозяина дома имел вид капитанской каюты какого-нибудь парусного судна времен Христофора Колумба. Рядом с массивным двухтумбовым письменным столом со львами на филенках стоял огромный, похожий на орган, книжный шкаф. Внутри шкафа за темным стеклом поблескивали почерневшим золотом корешки старинных книг. Слева на стене висел древний бронзовый барометр в черной полированной оправе из какого-то благородного дерева. Старинные карты были убраны в тяжелые дубовые рамы, а на открытых полках стояли высушенные экзотические обитатели южных морей. И даже лампа над головой напоминала по форме кормовой фонарь военного фрегата, бороздившего моря лет триста – четыреста назад.

      Диван, на котором Антону предстояло провести ночь, был узким и жестким, а накрахмаленное белье пахло чистотой и морем. Антон разулся, потянулся было за кейсом, собираясь сделать себе укол, но тут внизу снова зловеще забили часы, и он от неожиданности отдернул руку, да так и застыл в напряженной позе, пока не пробило двенадцать ударов.

      – Чертовы часы, – прошептал он, – по идее, сейчас должна открыться дверь и войти старуха.

      Едва он это проговорил, как в дверь постучали, затем она медленно, с тихим скрипом отворилась, и в комнату тяжело вошла хозяйка дома в длинном, до пят, белом платье, которое висело на ней, как на вешалке. На голове у нее была такая же белая широкополая шляпа с мертвым, помятым букетиком на полях. В руках она держала костяной веер и от волнения постукивала им по ладони, словно кастаньетами. Вид у хозяйки дома был более чем музейным, и только горящий взгляд говорил