451° по Фаренгейту. Рэй Брэдбери

не первый раз он рычит на меня, – продолжал Монтэг. – В прошлом месяце было дважды.

      – Завтра все проверим. Бросьте об этом думать.

      Но Монтэг продолжал стоять у люка. Он вдруг вспомнил о вентиляционной решетке в передней своего дома и о том, что было спрятано за ней. А что, если кто-нибудь узнал об этом и «рассказал» псу?..

      Брандмейстер подошел к Монтэгу и вопросительно взглянул на него.

      – Я пытаюсь представить себе, – сказал Монтэг, – о чем думает пес по ночам в своей конуре? Что, он правда оживает, когда бросается на человека? Это даже как-то страшно.

      – Он ни о чем не думает, кроме того, что мы в него вложили.

      – Очень жаль, – тихо сказал Монтэг. – Потому что мы вкладываем в него только одно – преследовать, хватать, убивать. Какой позор, что мы ничему другому не можем его научить!

      Брандмейстер Битти презрительно фыркнул:

      – Экий вздор! Наш пес – прекрасный образчик того, что может создать человеческий гений. Усовершенствованное ружье, которое само находит цель и бьет без промаха.

      – Вот именно. И мне, понимаете ли, не хочется стать его очередной жертвой, – сказал Монтэг.

      – Да почему вас это так беспокоит? У вас совесть не чиста, Монтэг?

      Монтэг быстро вскинул глаза на брандмейстера Битти. Тот стоял, не сводя с него пристального взгляда; вдруг губы брандмейстера дрогнули, раздвинулись в широкой улыбке, и он залился тихим, почти беззвучным смехом.

      Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь дней. И каждый день, выходя из дому, он знал, что Кларисса где-то здесь, рядом. Один раз он видел, как она трясла ореховое дерево, в другой раз он видел ее сидящей на лужайке – она вязала синий свитер; три или четыре раза он находил на крыльце своего дома букетик осенних цветов, горсть каштанов в маленьком кулечке, пучок осенних листьев, аккуратно приколотый к листу белой бумаги и прикрепленный кнопкой к входной двери. И каждый вечер Кларисса провожала его до угла. Один день был дождливый, другой ясный, потом очень ветреный, а потом опять тихий и теплый, а после был день жаркий и душный, как будто вернулось лето, и лицо Клариссы покрылось легким загаром.

      – Почему мне кажется, – сказал он, когда они дошли до входа в метро, – будто я уже очень давно вас знаю?

      – Потому что вы мне нравитесь, – ответила она, – и мне ничего от вас не надо. А еще потому, что мы понимаем друг друга.

      – С вами я чувствую себя старым-престарым, как будто гожусь вам в отцы.

      – Да? А скажите, почему у вас у самого нет дочки, такой вот, как я, раз вы так любите детей?

      – Не знаю.

      – Вы шутите!

      – Я хотел сказать… – Он запнулся и покачал головой. – Видите ли, моя жена… Ну, одним словом, она не хотела иметь детей.

      Улыбка сошла с лица девушки.

      – Простите. Я ведь правда подумала, что вы смеетесь надо мной. Я просто дурочка.

      – Нет-нет! – воскликнул он. – Очень хорошо, что вы спросили. Меня так давно никто об этом не спрашивал. Никому до тебя нет дела… Очень хорошо, что вы спросили.

      – Ну, давайте поговорим