«Зовут её Ася…». Фрагменты из жизни Анастасии Цветаевой. Ольга Григорьева

отвратительное. Милы: Пра, Майя, Ася, Андрюша, Аля.

      …Мы с Асей живем очень отдельно, обедаем в комнатах, видимся с другими, кроме Пра и Майи, только за чаем, 1/2 часа три раза в день. И то всё время споры, переходящие в ссоры, которые, в свою очередь, возрастают до скандалов».

      Марина описывает Андрюшу: «Асю обожает: целует, обнимает, силится поднять, зовёт, целует её карточку и всем даёт целовать (это еще до её приезда)».

      27 февраля 1921 года Марина Ивановна пишет мужу: «Вы и Аля – и ещё Ася – вот всё, что у меня за душою…».

      После ужасных лет революционного Крыма Анастасия с сыном вернулись в Москву. «Приехала в конце мая двадцать первого года Ася с Андрюшей. Казалось, одиночеству пришёл конец, две родные души воссоединились, жить станет вдвое легче. Они поселились у Марины. Асе надо было начинать жизнь буквально сначала. За годы войн и революций она потеряла всё: деньги, жильё, вещи. Марина готова была делиться с нею тем, что имела, но прежней близости уже не было – это стало ясно в первые дни. „Ася меня раздражает“, – сказала Марина ошеломлённой Звягинцевой, знавшей, с какой страстью и нетерпением ждала она приезда сестры. Может быть, Марина ожидала, что сестра в какой-то мере компенсирует отсутствие Серёжи, что вместе с нею легче будет ждать и надеяться. Но никто никого никогда не может заменить. Ася молчала о слухе, что какого-то Эфрона расстреляли в Джанкое. Это молчание разделяло их? В ответ Марина молчала о своих страхах: сестре хватало своих бед и забот, „и у неё не было Сережи“. Так или иначе, Цветаева начала искать для сестры отдельное – хотя бы временное – пристанище». (В. Швейцер.)

      В очерке «Маринин дом» (глава «Разруха») А. Цветаева приводит слова Марины, сказанные при встрече в 1921 году: «…А в ЦУПВОСО, куда мне тебя удалось устроить вести школу ликбеза, – там хороший паёк! Ах, Ася, если б ты знала, какие чудные там были красноармейцы, какие люди! Вот этот, один из них, Борис Бессарабов, и помог мне с вывозом тебя из Крыма, когда тамошний твой Наробраз не хотел тебя отпускать из той библиотечной секции».

      С этим ЦУПВОСО – центральным управлением военных сообщений – связана такая история (её описывает Ариадна Эфрон в своих дневниках). Она пишет, что мать «очень болезненно откликалась на каждую измену духу русского языка. Вот так же болезненно можно восчувствовать отравление воздуха, которым должен дышать.

      Пришла Анастасия Ивановна и сказала, что на Большой Никитской напротив Консерватории появилась вывеска с названием нового учреждения «ЦУПВОСО». Марина не поверила: «Ася, ты шутишь!» – «Поди сама посмотри…». Пришли и видим: да, действительно: «ЦУПВОСО». Стояли, смотрели, молчали. Обратно шли молча и медленно. Она шла бледная, слегка склонив голову на плечо, курила папиросу за папиросой. Два-три дня ни слова о вывеске на Большой Никитской. И вдруг вечером у печки схватилась за голову: «О боже мой! Цупвосо!».

      М. Цветаева пишет Ариадне в июне 1921 года: «…Живу, как всегда: почти что не отрываюсь