Стукач. Сергей Герман

немцев.

      Одна её часть растворилась бы в смешанных браках, взяв себе русские, украинские, белорусские и другие «правильные» фамилии супругов, другая, без языковой и культурной подпитки неизбежно ассимилировалась, забыв историю своего народа.

      Те, кто уцелели, наученные горьким опытом репрессий, предпочли стать русскими по умолчанию.

* * *

      Я родился в такой же простой семье депортированных поволжских немцев.

      Моя малая родина тех лет, это деревянные бараки выбеленные известью и частные бревенчатые строения, похожие на крестьянские избы. Немощёные и не асфальтированные улицы, весной и осенью утопающие в грязи, а зимой засыпанные снегом.

      Это был самый заурядный и обычный сибирский посёлок, как все небольшие районные центры, скучноватый и сонный. О каждом жителе здесь было известно всё, как в махновской контразведке Лёвы Задова. Кто сколько и что пьёт, кто гуляет от жены или от мужа и кто сколько зарабатывает.

      Все мужчины делились на две категории: те, что постарше- воевали, те, что помоложе- сидели. Некоторые успевали и то, и другое.

      Там жили потомки раскулаченных и высланных мужиков, а также те, кто освобождался из многочисленных близлежащих лагерей.

      Бывшие враги народа, побывшие в плену фронтовики, власовцы и самые обыкновенные уголовники. Сосланные немцы и финны, бандеровцы, казаки и крымские татары. Все, кто привык с детства отчаянно бороться за своё существование.

      Часть населения посёлка уже отсидела, другая часть готовилась сесть и потому, в самом большом авторитете были личности, конфликтующие с законом.

      Все они признавали только один вид самоутверждения – конфронтацию.

      Именно поэтому место моего рождения вместо посёлка городского типа можно было назвать посёлком лагерного типа.

      Детство было самым обычным для любого посёлкового пацана. Первые польские джинсы я получил в семнадцать лет. Первый сексуальный опыт в шестнадцать.

      Своих дедушек и бабушек я никогда не видел. Они погибли задолго до моего рождения. Во время войны. Но не на фронте. И не в армии. Это была трудармия, которая была хуже тюрьмы. Если в тюрьму отправляли за преступление и по одиночке, то в трудовые колонны без исключения весь «провинившийся» народ. Весь! Без всяких скидок на партийность, гениальность, прошлые заслуги.

      Это были точно такие же советские граждане, но этнически родственные тем, кто воевал с СССР – немцам, финнам, румынам, венграм, болгарам и прочим.

      Ну а поскольку Советский Союз воевал почти всегда, то и недостатка в подозреваемых никогда не было.

      В отличие от остальных репрессированных народов, потенциальное предательство советских немцев разоблачили раньше других и уже с конца 1941 – начала 1942 гг их колонны покорно потянулись на лесоповал и в забои шахт под лай овчарок и мат вооружённого конвоя.

      В 1948 году советская власть решила добить всех советских немцев и одним указом приговорила их к ссылке навечно.

      У меня дома хранятся копии