Цвет пурпурный. Элис Уокер

толкает? спрашиваю. Чево только на свете не бывает. Что ни день что-нибудь новенькое. Как говорится. Хотя я лично таково в своей жизни не наблюдаю.

      Вчерась на ночь целую сковородку оладьев умял.

      Да неушто, гаворю.

      Умял, умял. И два стакана простокваши впридачу. И это после ужина. Я детей купала да укладывала. Он посуду мыл, да вместо того все тарелки облизал.

      Может быть, он изголодавши был? Вы ж работаете весь день.

      Да куда там, весь день, говорит. А сегодни с ранья шесть яиц у ево, у черта, сожрано было. Так ему похужело после эдаково, еле до поля дотащился, ноги едва волочил. Я уж испугавши была, не ровен час в обморок грохнется.

      Коли София про черта заговорила, значит дело плохо. Может, ему посуду лень было мыть, спрашиваю. Евоный-то папаша за всю жизнь ни единой тарелки не вымыл.

      Думаете? говорит. Харпо вообще-то ндравится посуду мыть. Правду вам скажу, он по дому поболе меня возиться любит. Я-то люблю в поле работать или со скотом. Даже дрова рубить, и то лучше. А ему лишь бы убирать да готовить, да по дому колбаситься.

      Верно, говорю, готовит он нехудо. Откуда что взялось? Дома то жил, и яйца себе ни разу не сварил.

      Не потому что желания не было, говорит она. Ему готовить что песню петь. Это все Мистер __, вы же его знаете.

      Мне ли не знать, говорю. Но и у ево просветы бывают.

      Это вы серьезно? София спрашивает.

      Ну не часто, конешно. Но бывают.

      A-а, гаворит София, ну ладно. Когда Харпо к вам придет, проследите, как он ест.

      Я проследила, как он ест. Я его еще на подходе осмотрела. Он вполовину Софииного объема, но уже, вижу, брюшко наметилось.

      Есть что поесть, мисс Сили? спросил с порога и прямиком к плите, где у меня кусок жареной курицы грелся, потом без остановки к буфету, за черничным пирогом. Стоит и жует, в рот пихает, и опять жует. Сливки есть, спрашивает.

      Есть сметана, говорю.

      Люблю сметану, говарит, и налил себе стакан.

      София тебя, видать, не кормит.

      Зачем вы так говорите, спрашивает он с набитым ртом.

      Ну как же, обед только кончился, а ты опять голодный.

      Он молчит. Рот занятый.

      И до ужина не долго ждать. Часа три четыре, говорю.

      Он в буфете роется, ложку для сметаны ищет.

      Приметил кукурузную лепешку, и лепешку туда же, в стакан со сметаной покрошил.

      Пошли мы на веранду, он уселся, ноги на перила, сметану из стакана прямо в рот гребет. Как свинья у корыта.

      Ты видно почуял вкус к еде, говорю.

      Он ничего не говорит. Жрет.

      Я взглянула в сторону их дома. Вижу София лестницу к дому тащит, приперла к стене и на крышу лезет с молотком. На ей старые Харповы штаны напялены, волосья в платок убраны. Залезла, и давай молотком стучать что есть сил. Треск такой, будто стреляет кто.

      Харпо лопает и на нее смотрит.

      Потом рыгнул, извинился, отнес в кухню ложку со стаканом, сказал до свидания и отправился до дому.

      И теперь, пусть хоть что кругом творится, хоть мир рушится, Харпо ест. На уме одна еда, хош днем, хош ночью. Живот толстеет, сам нет. Брюхо уже такое, будто у ево там завелся