Возвращение из Трапезунда. Кир Булычев

спросил он.

      – Спасибо, я выпью катыш. – Андрей решил, что к кумысу принесут лепешку.

      Он написал записку Ахмету. В ней сообщил, что приехал в Ялту. Ждет Лидочку. Хотел бы видеть Ахмета. Что он придет за ответом завтра.

      Когда он кончил писать, юноша принес поднос с оловянным кувшином с кумысом и лепешку на тарелке.

      Из-за занавески, прикрывавшей вход в дом, был слышен женский смех. Малыш на толстых, перетянутых ниточками ножках приковылял на веранду и замер в изумлении перед зрелищем настоящего чужого человека. Он протянул руку к блестящей пуговице на тужурке Андрея.

      Андрей старался пить кумыс медленно, чтобы съесть побольше лепешки, не показавшись голодным, – из-за занавесок за ним наблюдали.

      Пожилой татарин кончил читать записку, передал ее юноше, который унес ее в дом.

      – Может быть, Ахмет завтра придет, – сказал пожилой татарин. – Может, не придет. Тебе есть где жить?

      – Я еще не знаю, – сказал Андрей.

      – Мы не можем оставить тебя здесь. За этим домом могут следить.

      – Даже сейчас?

      – Может быть. Тебе нужны деньги, эффенди?

      – Я буду благодарен вам, – сказал Андрей.

      Татарин протянул Андрею двадцать пять рублей. На устах императора Александра II блуждала загадочная улыбка.

      – Я тебя помню, – сказал татарин. – Ты Берестов. Андрей. Ты убил своего отчима и его женщину.

      – Это придумали. Я никого не убивал.

      – Ахмет тоже так думает. Значит, я тоже так думаю. Завтра приходи вечером, когда темно, и не приведи за собой никого.

      – Хорошо, – сказал Андрей.

* * *

      Обретенная вера в человечество, подкрепленная кумысом, лепешкой и двадцатью пятью рублями, сразу изменила краски мира на куда более радужные. В конце концов, все складывается отлично. Татары узнали его и оказались людьми порядочными, и Ахмет, разумеется, скоро появится. Впрочем, при таких деньгах мы – миллионеры! Денег должно хватить до Симферополя – до тети Маруси.

      Андрей понял: вот чего он хочет более всего – увидеть тетю, посидеть с ней за чаем в низенькой комнатке в Глухом переулке, а потом заснуть на своей железной койке с шарами на спинках, из которой он давно вырос, но так привык поджимать ноги, что поджимает их и на вольных диванах.

      – Значит – в Симферополь! А пока хорошо бы взглянуть на дом Берестовых.

      Андрей поднимался по улице к дому отчима, не таясь и, в общем, не опасаясь нежеланной встречи. Он был здесь чужой.

      Осознание собственной чужеродности пришло не сразу – только сейчас, когда большая часть дня уже миновала.

      В Андрее все более накапливалось реальное осознание прошедшего времени. Оно складывалось из малых деталей – из того, как вырос татарский мальчик, превратившийся за несколько минут в юношу, из того, как облупилась краска на новеньком вчера фасаде гостиницы «Крым», как изменились – сказочно и невероятно – газеты и те новости, что они сообщали. Как изменилось все – подчеркивая этим, что совсем не изменился Андрей. И не только осталась царапина на тыльной стороне кисти, не только не постарела кожа лица – не одряхлела