Сын Орла. Виктор О'Коннелл

что данная тема выходит за рамки его компетенции.

      – Я не могу обсуждать с тобой эти вопросы, Джон. Этот разговор никуда нас с тобой не приведет. У индейского образа жизни нет будущего, все это – в прошлом. Я здесь для того, чтобы учить тебя цивилизованному образу жизни.

* * *

      Несколько секунд Бобо смотрел на Чистого Голоса в раздумье, затем кивком предложил ему сесть. Придвинув второй стул, он сел рядом так, что их колени соприкасались. Чистый Голос чувствовал запах свечного воска, исходивший от одежды священника, и застарелый душок сигар, которые Бобо, по слухам, тайно покуривал в своем кабинете.

      – Джон, – начал священник примирительным тоном, – я знаю, как это трудно – жить вдали от дома, от родителей и семьи и от дикого мяса, к которому ты привык. Я сам живу вдали от родины. Все мы оставили наши семьи, чтобы быть здесь с вами. Мы тоже одиноки и тоже скучаем по дому. Мы отказались от уюта и утех семейной жизни, от близких отношений с родственниками и даже от своих детей для того, чтобы заменить вам отцов и матерей.

      Чистый Голос вспыхнул. Он совсем не хотел, чтобы священник и какая-нибудь монахиня заменяли ему отца и мать. Он сожалел, что у них не было своих детей и что они скучают по дому, но он ничего не имел против того, чтобы они ехали восвояси и жили так, как им хочется. Бобо, казалось, почувствовал враждебность воспитуемого. Резко отодвинувшись, он поднялся и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

      – Твой отец говорил мне, что ты хороший наездник. Ты когда-нибудь помогал ему объезжать лошадей?

      Чистый Голос кивнул и посмотрел священнику в глаза.

      – Сколько их было?

      – Две. И еще дедушке… Три.

      – Три! – Бобо оживился. – Это были дикие лошади?

      – Да.

      – Скажи, разве твоему отцу не приходилось силой укрощать их норов? Я полагаю, он хлестал их кнутом и бил каблуками до тех пор, пока они не начинали понимать, что человек – не враг им, а друг!

      Чистый Голос слушал Бобо с интересом.

      – А когда ты надолго уезжаешь в прерии, Джон, – разве ты не стреноживаешь лошадей, чтобы они не ушли далеко от дома и не заблудились? И разве ты не привязываешь их, когда приезжаешь домой?

      Разговор о лошадях напомнил Чистому Голосу, как давно он не скакал на коне по прерии. Занимаясь домашним хозяйством, он редко обращал внимание на небо, считая его самой естественной частью окружающего пейзажа. Но когда ему случалось в одиночестве ехать верхом, его порой поражало величие сияющего синего купола, накрывавшего бескрайние равнины. Тогда он откидывался назад в седле и продолжал скакать, обратив лицо кверху так, чтобы видеть одно только небо. В такие минуты он представлял, что его скакун мчится галопом к горизонту, перемахивает через край и, взмыв в небо, парит в вышине вместе с орлами.

      – Стало быть, тебе известно, что для того, чтобы быть добрым, иногда приходится быть жестоким? – Священник поднял брови и покровительственно улыбнулся с видом человека, который выиграл спор, но чувствует, что торжествовать – ниже его достоинства.

      Бобо