Из записок господина N. Глеб Карпинский

свой Голод.

      О САДЕ-МАЗЕ

      Мне иногда кажется, что бог очень даже любит саду-мазу, потому что вся эта жизнь одна большая сада-маза и все это ради удовольствия.

      В комнате было темно, и мое лицо осветилось вздрогнувшим пламенем. Свеча догорала. Парафин стекал на столешницу, обволакивая опрокинутую рюмку. Вера сидела на кровати, поджав под себя ноги. Я сделал взмах плетью и замер.

      – Если знания приумножают печаль, то бог, значит, и есть абсолютная боль? – спросил я вдруг.

      – У каждого бог свой, у тебя он боль и страдания, у меня радость и любовь, – повернулась она, оголяя мне спину.

      Плеть обрушилась, оставляя красный след. Вера вскрикнула. Я снова занес над ней плеть, и гибкая извивающаяся как змея сущность плети вопреки законам физики снова зависла в воздухе.

      – Ты совсем не боишься меня, – горько улыбнулся я.

      – Любовь – это когда ничего не боишься.

      Плеть опять опустилась, и женщина снова вскрикнула.

      – Тебе хорошо со мной, любимый? Да? – преодолевая боль, дрожащим голосом спросила она.

      – Нет, мне не хорошо с тобой. Мне ужасно не хорошо, потому что ты ничто! – хлестал я ее безжалостно по спине.

      – А ты все….– повторяла она, закусив от боли губы.

      Я устал, отложил плеть и присел на кровать рядом.

      – От жестокости до жалости один шаг. Сейчас дьявол и бог держатся за руки.

      Мне стало жалко эту бедную женщину. Я склонился и стал целовать ее плечи и шею.

      ПОБЕГ

      Следующей ночью я решился бежать. Не потому что я больше не мог терпеть все эти пошлости. Отнюдь! Признаться, я ловил себя на мысли, что мне нравится находиться с Верой, быть соучастником ее гадкого одиночества и поруганного самолюбия, выливавшихся на мою голову отбросами извращенного понимания о любви. Всякое безумие деградирует и наскучивает. Я настолько чувствовал эту тенденцию, что знал, что именно Вера предпримет в ближайшие дни. Она уже при мне советовалась с пластическим хирургом, как из мужчины можно сделать женщину. Они обсуждали мою участь, будто речь шла о смене прически. Вера хихикала в трубку, удивлялась простоте операции и негодовала, сбивая цену. Затем она успокаивала меня, словно глупенького ребенка, лепеча с сюсюканьем, что Михаил Иосифович – первоклассный специалист в своей области, проходивший стажировку в одной из лучших израильских клиник. «Милый, ты меня еще благодарить будешь!» – строила она грандиозные планы, показывая мне свою обновленную грудь с такой гордостью, что я вынужден был согласиться. Возможно, в последнюю минуту, перед тем как скальпель хирурга отсек бы мое мужское достоинство, она бы подошла ко мне и со слезами на глазах поцеловала мои дрожащие губы, взглянула в глаза, в надежде увидеть мольбу о пощаде. Возможно, она бы все-таки не решилась. Но в чем я не сомневаюсь, так это в том, что ее удивило мое внезапное исчезновение из запертой