Из записок господина N. Глеб Карпинский

блины с икрой и пирожное с кремом.

      Когда Вера ушла, я быстро осушил бокал шампанского и отправился к выходу, но она вовремя заметила мое бегство и догнала меня на ступеньках.

      – Вы уже уходите? – слегка расстроилась она, держа в руке полную тарелку деликатесов.

      Я виновато кивнул.

      – Вам не понравилось мое предложение?

      – Мы совсем не знакомы…

      – Порою живешь с одним человеком всю жизнь и совсем его не знаешь…

      – А что мы будем делать?

      – Скрашивать мое одиночество. Мы будем пить Хенесси XO, курить кальян, и я буду не против, если Вы увлечетесь там какой-нибудь девушкой.

      Неожиданно в наш разговор вмешалась высокомерная старушка. Ее тяжелые серьги безобразно оттягивали мочки ее вялых ушей. По манере ее поведения видно было, что она организатор этого благотворительного вечера.

      – Верочка, почему ты скрывала от нас свою страсть к убогим? – надменно улыбнулась она, окинув меня с ног до головы холодным взглядом.

      Ее хищный крючковатый нос вдруг заострился, словно клюв коршуна, готовый проткнуть в меня в любой момент.

      – В обществе красивых дам мужчины теряют головы, а этот потерял еще и туфли, – заметила она мои босые ноги и вдруг завопила, точно укушенная. – Какое неуважение к пропавшим детям!

      Все замерло вдруг. Музыка оборвалась, официанты перестали разносить бокалы и разливать вина, и сотни негодующих глаз уставились на меня. По залу прошел неодобрительный шепот. Вера взяла меня под руку, пытаясь увести от скандала, но я отстранился.

      – Уважаемые дамы! – сказал я, запрыгнув на один из столиков. – Цель подобных мероприятий одурачить вас, играя на вашем сочувствии. Если хотите реально кому-нибудь помочь, сходите на вокзал. Там очень много людей, которые реально потерялись. У настоящей помощи не бывает пиара. Как вы вообще можете помогать детям? Каждая из вас с радостью перегрызет горло другой только за то, что та позволила себе усомниться в ее высоких намерениях.

      Женщины поднялись со стульев, медленно дожевывая пирожные, и окружали меня. Они растопырили пальцы, угрожающе шевеля ими, словно крабы на охоте. Враждебное кольцо из бриллиантов и роскоши сжималось вокруг меня. Знамя добродетели, вырванное у них внезапно из-под ног, было сейчас, как красная тряпка для разъяренного быка. Из улыбчивых и добродушных женщин они превращались в страшных и безобразных фурий, алчущих растерзать меня только за то, что я усомнился в их добродетели.

      – Вот, мерзавец! – слышалось из толпы.

      – У меня мозг взорвётся. Может, я чего не понимаю в жизни…

      – Топтать его, бабоньки! Топтать! – призывала к бою организатор вечера, выдвигая вперед плакат пропавшей девочки, словно икону перед дьяволом.

      Старушка схватилась за сердце, и ее верные подружки замахали вокруг нее разношерстными веерами. Ее ядовитая слюна забрызгала паркет.

      – Наташа, да не обращай