Бессердечная. Марисса Мейер

кальян, чем обувь, но все же Кэт из деликатности остановилась и, не желая отвлекать его от работы, стала осматриваться.

      Она представила, как выбрасывает из лавки грязный скучный хлам. Стены она мысленно раскрасила кремово-бирюзовыми полосками, как леденцы, а на окно повесила легкие занавески цвета персикового шербета. У входа встали три маленьких кофейных столика, на каждом желтый букетик в вазочке из матового стекла. Вытертый и пыльный ковер уступил место сверкающим мраморным плиткам. Вместо старого прилавка появился стеклянный шкафчик, набитый пирожными и имбирными пряниками, пирогами, штруделями и круассанами с шоколадной начинкой. На задней стене будут висеть корзинки со свежевыпеченным хлебом. Кэт увидела себя за стойкой – на ней розовый фартук в клеточку, с утра припорошенный мукой. Она пересыпает в банку бисквитное печенье. А тем временем Мэри-Энн – в точно таком же фартуке, только желтом – укладывает дюжину песочных пирожных в светло-зеленую коробку.

      Кэт сделала глубокий вдох и закашлялась – а все потому, что вместо аромата горячих булочек, шоколада и пряностей, о которых она как раз думала, легкие наполнились едким кальянным дымом. Прикрыв рот рукой и пытаясь сдержать кашель, повернулась к господину Гусенице.

      Башмачник внимательно разглядывал ее и Мэри-Энн. К сапогам на стойке он и не прикоснулся. Подойдя поближе, Кэт заметила, что на каждой паре маленьких ножек красовались самые разные сапоги, ботинки и тапочки.

      – Кто… – медленно и лениво заговорил господин Гусеница, вынув изо рта мундштук, – вы… такие?

      Кэт изобразила самую обаятельную из своих улыбок – чарующую, ей она научилась у мамы, – и, лавируя между грудами обуви, подошла ближе.

      – Меня зовут Кэтрин Пинкертон. Мы с моей служанкой проходили мимо и вдруг, совершенно случайно заметили объявление в витрине. Я хотела узнать, что станет с этим магазином после вашего отъезда. Видите ли…

      – Не вижу, – перебил башмачник.

      – Я имею в виду, что невозможно позволить ему пустовать слишком долго…

      – Вполне возможно, – довольно сварливо буркнул господин Гусеница и выпустил несколько клубов дыма.

      – О да, но я только имела в виду… Конечно, очень грустно терять такое солидное дело, но я уверена, что вы собрались, э-э-э… на покой, не так ли?

      Гусеница смотрел на Кэт так долго, что она решила, что обидела его, и начала сомневаться, что он вообще удостоит ее ответом, когда он наконец подал голос.

      – Я приобрел клочок земли в лесу, чтобы обрести долгожданное уединение и покой.

      Кэт подождала продолжения, но его так и не последовало.

      – Понятно, – сказала она в конце концов. – Очень мило.

      Прочистив горло, в котором все еще першило от дыма, она заговорила снова.

      – А дом принадлежит вам?

      – Нет, – ответил господин Гусеница. – Испокон веку я снимаю его у Герцога.

      – Герцог! Вы хотите сказать, Герцог Свинорыл?

      – Он самый. – Гусеница зевнул, как будто разговор ему наскучил. – Впрочем, хоть он и свинья