Темнее ночь перед рассветом. Вячеслав Белоусов

дважды

      – Выходит, свои! – хлопнул себя по колену Квашнин. – В банке Фугасу отгрузили наличными, а братва перевстретила и расквиталась за все его фокусы и долги.

      Ковшов с Соломиным разъехались, лишь полковник с оперативной группой не торопился со сборами.

      – Слушай, Сергей Иванович, – подозвал он лейтенанта Шипучкина, – ты эту версию про религиозного маньяка сам родил или подсказал кто из наших?

      – Вспомнил Инока, Пётр Иванович, – оживился тот. – Он от Фугаса ни на шаг не отходил. Его приглядывать приставил Кривой Фома, известный авторитет и их батька коронованный.

      – Ну?

      – А Инок верующим был до фанатизма, только вера его не христианской была, а особенной.

      – Разобрался бы сначала.

      – Что-то вроде баптиста.

      – Не похоже на Инока, не будет верующий мокрушничать…

      – Вот из таких Чикатилы и получаются, – рассуждал лейтенант, не соглашаясь. – Философствуют, думают много о назначении человека, книжки разные читают, какие нам противны. Кто знает, что у них в голове?.. Инок, может быть, сейчас денежки с братвой делит, о пролитой крови не помня, да над нами, плутающими в пустом фарисействе, посмеивается.

      – Как ты сказал, лейтенант? Фарисействуем, значит, мы с тобой? Да ещё о пустом?

      – Извиняюсь, товарищ полковник. Увлёкся.

      – Брехло без костей, а ещё опер! – выругался Квашнин. – Прыгай ко мне в машину немедля! Садись за руль и гони на Базарную. Мы сейчас Гнома хлопнем, а он с испуга про Инока всё и выдаст.

* * *

      Гном, вор-щипач, удивительный коротышка, чуть ли не лилипут, был зол, как никогда. В доме у него никого не оказалось, кроме брехливой собаки, такой же маленькой, как он сам. Сколько ни задавал ему вопросов полковник, как ни бился, Гном молчал, словно немой, только отворачивался в тусклое, давно немытое окошко.

      – Слушай, Трофим Анисимович, – сменив тон, опустился на стул Квашнин, – тебя, видать, бабы сегодня не посещали, поэтому такой неразговорчивый?

      Тот с дикой тоской в глазах покачал головой.

      – И вчера, чую, не гостили. А хошь, скажу почему?

      – В гробу я видал ваши подсказки…

      – Пустой ты, Гном. Мани-мани бабы любят, а ты на мели.

      – Пургу гонишь, полковник. Была у меня одна дармовая.

      – И кому ж ты её променял?

      – Бросила она меня.

      – Тебя? Такого кобеля! Да в жизнь не поверю!

      Шипучкин рот раскрыл, так Квашнин умело расположил к себе опытного вора, минутой назад не желавшего никого зреть.

      – А вот слушай, – принял тот от майора сигарету, запустил в потолок струю дыма и принялся рассказывать: – Зимой это было. Перед самым Новым годом…

      Лейтенант, не теряя нить повествования, обошёл всю комнату, заглядывая в углы. Не упуская подозрительных мест, незаметно постукивал по стенкам, где само просилось, тщательно изучал поскрипывающие полы. Гном, увлечённый своим, не обращал на него внимания, изредка похохатывал полковник, шумно хлопая ладонями и пуская тирады по ходу; словом, хлопот Шипучкин им не доставлял.

      – …А