Военный госпиталь в блокадном Ленинграде. Федор Грачев

список Михайлова. – Когда это нужно?

      – Дорог каждый час.

      От обхода квартир женщины меня отстранили.

      – Сами сделаем лучше.

      – Спасибо!

      – А санитарки вам требуются? – спросила Дарья Васильевна.

      – Конечно.

      – Я бы пошла. Да ведь не возьмут…

      – Почему?

      – Годы не те: к шестому десятку…

      – Да вы еще хоть куда!

      – Я в Мечниковской работала, – пояснила Петрова. – Кому писать заявление?

      Я ответил.

      – Ягунову! – радостно воскликнула Дарья Васильевна. – Алексеичу! Знаю! Серьезный профессор…

      Прежде чем вернуться в госпиталь, решил заглянуть на теплоход «Андрей Жданов». Он стоял у Дворцового моста – рукой подать.

      Темнота осенняя. Где-то далеко полыхает багровое зарево пожара. В небе блуждают лучи прожекторов.

      – Стой! Кто идет?

      Конус света, вырвавшись из темноты, ослепил лицо, скользнул по шинели.

      – Предъявите документы!..

      Свет карманного фонарика уткнулся в пропуск.

      – Где пожар? – спросил я.

      – Отсюда не видно…

      На теплоходе меня встретил старший штурман Константин Владимирович Коваленко. Он рассказал о трагическом переходе судов из Таллинна в конце августа. На борту «Андрея Жданова» находилось восемьсот шестьдесят тяжелораненых.

      В пути на этот плавучий госпиталь напали одиннадцать немецких самолетов. Благодаря искусным маневрам командира теплоход избежал прямых попаданий. От осколков бомб судно получило тридцать восемь пробоин в корпус. Два матроса погибли. Раненые были доставлены в Ленинград.

      В настоящее время ждановцы перевозят в Ленинград раненых из Кронштадта, куда их морским путем эвакуируют из Прибалтики и с отдаленных морских баз. С побережья – от Урицка до Петергофа – гитлеровцы просматривают корабельный фарватер, бьют прямой наводкой. Каждый рейс теплохода в Кронштадт и обратно может стать последним. Но Константин Владимирович вспоминает об этих рейсах как о чем-то заурядном…

      – Вот так, – говорит мне Коваленко, прощаясь у трапа.

      Сказано лишь два слова. Но каждый из нас понимает подтекст этих, казалось бы, пустых слов…

* * *

      На другой день в госпиталь пришло много женщин с узлами, корзинками, мешками, чемоданами. Они несли простыни, наволочки, подушки, одеяла, носки, рубашки. Вилки, ножи, тарелки, стаканы, чашки…

      Сдав все это, женщины уходили и вновь возвращались со стульями, тумбочками, табуретками.

      Одна старушка принесла даже медный самовар, начищенный до ослепительного блеска. Самовар принимать отказывались.

      – Да что вы, родимые! – настаивала старушка. – Чай-то будет вкуснее. Не то что на примусе! Не самовар, а голубь! Поставишь на стол – воркует! Возьмите, сделайте милость!

      Просьбу уважили.

      Народ шел весь день. Оказывается, начальник госпиталя, комиссар и начальник пищеблока рано утром побывали во многих домах и просили помочь новому госпиталю.

      Среди женщин я увидел свою вчерашнюю знакомую