Кукла из подпольного театра. Вера Ноэль

профессора ему была непонятна, и вообще он был не из тех, кто любит присутствовать при чужих спорах, а еще скоро закроют буфет, а он не обедал.

      – Профессор, это все очень интересно, но можно я пойду?

      Иван Михайлович удивленно на него посмотрел:

      – Голубчик, неужели вам неинтересно?

      – Интересно, – тускло ответил Павел. – Буфет скоро закроют, а я еще не обедал. Слушаю истории про сны.

      – Ну, сны или не сны, мы еще будем выяснять. – Иван Михайлович повернулся к Арине: – Голубушка, не будем тратить время на споры, вернемся к вашему… э-э-э… сновидению. Опишите, что было дальше.

      Девушка пожала плечами, мол, как скажите, и продолжила свой рассказ ровным бесстрастным голосом:

      – Я прыгнула вниз, в эту голову – и оказалась в невесомости. Миллион картинок проносился передо мной, их было так много, что я практически ничего не запомнила. У меня создалось впечатление, что меня судили, но поняли: я не виновна. Я вздохнула и выдохнула воздух… в утробном крике младенца. Высоко надо мной был деревянный потолок – балки. Сбоку располагалось замысловатое большое окно в виде розы, вместо стекол – витражи.

      – Готический стиль, – со знанием дела кивнул головой Павел. Перехватив сердитый взгляд профессора, он пояснил: – Я архитектор.

      – Продолжайте, Арина, – сказал профессор.

      – По-моему, это был старинный замок. Меня пеленали акушерки. Они перешептывались: «Эх, бедняжка, знала бы, чего ее мать лишила своей безрассудной любовью. Ладно, хоть поженились с этим злосчастным художником, а то быть бедной крошке незаконнорожденной».

      Девушка разволновалась и замолчала.

      – Выпейте водички, – предложил ей Иван Михайлович.

      Арина благодарно кивнула, взяла стакан с водой и жадно выпила.

      – А потом был другой сон. Мне пять лет, я в той же комнате. Ко мне заходит строгая пожилая женщина, в корсетном черном платье с длинной юбкой, говорит: «Твоя мать, да упокоить Бог ее душу, соединилась на небе с твоим отцом. Ты теперь круглая сирота, девочка. Собирайся, тебя согласилась взять на воспитание сестра покойной. Тебе очень повезло: она, вдова, богата и бездетна». Женщина мне вручила мешок, по-моему, в нем было кольцо, она сказала что-то вроде того, что это все что оставила мне моя мать в наследство.

      – Еще что-нибудь сказала? – спросил профессор.

      – Много чего, но я не запомнила, – нахмурилась Арина. – Я плакала. Потом очнулась.

      – По вашим ощущениям, какое это было время? – спросил Иван Михайлович.

      – Начало девятнадцатого века, – уверенно ответила девушка.

      – Какая страна?

      – Польша.

      – Значит, Россия.

      – Да, точно, я помню, в начале девятнадцатого века Польша была частью России, – подтвердила Арина.

      Профессор доверительно наклонился к Котровской, его лицо снова приняло детское, мягкое выражение:

      – Голубушка, вы сказали, вам нужен научный подход. Для чего?

      Девушка резко откинулась на спинку стула, перевела невидящий взгляд в окно, всем своим