И ничего не происходит. Александр Павлович Зубков

улыбнулся, переводя взгляд с меня на Лыкову, которая сидела красная.

      Я почувствовал себя оскорбленным – она это сказала присутствии постороннего человека. Я умолк.

      –Зачем обижаете человека, – мягким голосом произнес Батурин, исправляя выводы, сидя спиной ко мне.

      –Батурин почему-то подумал, что я обижаюсь.

      Александр улыбался, глядя на нас. Потом я думал, надо было сказать: «Александр, ты конечно думаешь, о чем здесь речь. Видишь ли, я пью, пью и пью. Часто бываю на работе пьяным. Правда, странно, не один, но это не важно. Так вот, во время одной нашей пирушки Батурин остроумно срифмовал меня со стаканом».

      22

      В выходные дни томило тяжелое чувство, почти непереносимое; я думал о Батурине, Лыковой: «Вы ещё побольше на меня нагружайте». Возмущало, что я тяну всю теоретическую работу по методам расчета, а мне бросают еще и всю производственную. Тяжелые два дня, испорченные выходные; я рассказал все Инне, и она сказала:

      –Скажи Лыковой, я больше не буду доделывать ни за кого работу. Если не может сделать сам, пусть не берется. Скажи, что он нарочно тянет с заданием, чтобы стало срочно, и только ты мог выполнить.

      И вот, сделав все-таки работу, я так ей и сказал, причем при всех; Лыкова округлила глаза, сделала огорченное лицо.

      –Мы всегда помогаем друг другу, как так можно?

      –Это все время так. Как только Батурин собрался на охоту или еще куда-то, так остается за него работать. Что я – водосбросная яма? Я понимаю еще – Валя, у нее дети. А тут… Если будет так продолжаться, то у меня не останется ни времени, ни сил на другую работу.

      –Я знаю, почему ты так говоришь. Потому что ты о себе беспокоишься, о своей работе. А Батурин, все знают сколько у него общественной работы.

      Я не стал ей говорить, что надо в первую очередь делать работу, и если не хватает времени на нее, так и не пускаться в общественную, все это бесполезно. Итак, я оказался эгоистом, так она меня выставляла, я сказал:

      –Если я буду тянуть все, то не хватит сил на работу с белорусами.

      Белорусы – мой козырь; без меня они не выполнят эту работу, а она нужна Лыковой. Это мое выступление выслушали, делая вид, что им это вовсе не интересно, все присутствовавшие.

      После обеда появился Батурин, у него был понурый вид; он приехал откуда-то с похорон.

      –Бедный, даже осунулся, – сказала Лыкова, явно для меня.

      Вот мол, человек с горем, а ты… Но он, уезжая, ничего не говорил мне об этом, приказывала Лыкова. Поэтому, подумал я, мне и сейчас неинтересно. Прошел час. Он обратился ко мне, спросил о работе.

      –Я все сдал.

      –Спасибо.

      –Меня благодарить не надо, благодарите Лыкову, она мне приказала.

      –Как же так, мы что-то не понимаем друг друга. Я ведь передавал тебе блокнот.

      –Вы передавали технические подробности. А приказ я получил от Лыковой.

      Инна, выслушав мой рассказ, сказала:

      –Разве можно было при всех выступать против Лыковой?

      Я подумал, что, возможно, здесь переборщил; можно было потихоньку, в деликатной форме