Приключения Оливера Твиста. Чарльз Диккенс

Человек, который изобрел машину, снимающую портреты, мог бы догадаться, что она не будет пользоваться успехом. Она слишком правдива, слишком правдива, – сказала старая леди, от души смеясь своей собственной остроте.

      – А это… это портрет, сударыня? – спросил Оливер.

      – Да, – сказала старая леди, на минутку отвлекаясь от бульона, – это портрет.

      – Чей, сударыня? – спросил Оливер.

      – Право, не знаю, дорогой мой, – добродушно ответила старая леди. – Думаю, что этой особы на портрете мы с тобой не знаем. Он как будто тебе понравился?

      – Он такой красивый, – сказал Оливер.

      – Да уж не боишься ли ты его? – спросила старая леди, заметив, к большому своему изумлению, что мальчик с каким-то благоговейным страхом смотрит на картину.

      – О нет! – быстро ответил Оливер. – Но глаза такие печальные, и с того места, где я сижу, кажется, будто они смотрят на меня. У меня начинает сильно биться сердце, – шепотом добавил Оливер, – словно этот портрет живой и хочет заговорить со мной, но не может.

      – Господи помилуй! – вздрогнув, воскликнула старая леди. – Не надо так говорить, дитя мое. Ты еще слаб, и нервы у тебя не в порядке после болезни. Дай-ка я передвину твое кресло к другой стене, и тогда тебе не будет его видно. Вот так! – сказала старая леди, приводя свое намеренье в исполнение. – Уж теперь-то ты его не видишь.

      Оливер видел его духовным взором так же ясно, как будто не менял места; но он решил не огорчать добрую старую леди; поэтому он кротко улыбнулся, когда она взглянула на него. Миссис Бэдуин, радуясь тому, что он успокоился, посолила бульон и положила туда сухариков; исполняя эту торжественную процедуру, она чрезвычайно суетилась. Оливер очень быстро покончил с бульоном. Едва успел он проглотить последнюю ложку, как в дверь тихонько постучали.

      – Войдите, – сказала старая леди.

      И появился мистер Браунлоу.

      Старый джентльмен очень бодро вошел в комнату, но как только он поднял очки на лоб и заложил руки за спину под полы халата, чтобы хорошенько всмотреться в Оливера, лицо его начало как-то странно подергиваться. Оливер казался очень истощенным и прозрачным после болезни. Из уважения к своему благодетелю он сделал неудачную попытку встать, закончившуюся тем, что он снова упал в кресло. А уж если говорить правду, сердце мистера Браунлоу, такое большое, что его хватило бы на полдюжины старых джентльменов, склонных к человеколюбию, заставило его глаза наполниться слезами благодаря какому-то гидравлическому процессу, который мы отказываемся объяснить, не будучи в достаточной мере философами.

      – Бедный мальчик, бедный мальчик! – откашливаясь, сказал мистер Браунлоу. – Я немножко охрип сегодня, миссис Бэдуин. Боюсь, что простудился.

      – Надеюсь, что нет, сэр, – сказала миссис Бэдуин. – Все ваши вещи были хорошо просушены, сэр.

      – Не знаю, Бэдуин, не знаю, – сказал мистер Браунлоу. – Кажется, вчера за обедом мне подали сырую салфетку, но это не важно… Как ты себя чувствуешь, мой милый?

      – Очень