Испытание именьем. Мария Барыкова

и защемило сердце. Ладно, пусть сидит, в дом всегда приходило немало странных странников, их всегда принимали, и многие потом оказывались интересными и незаурядными людьми, навсегда влюбленными в дом.

      – Прошу вас, вот чай, сахар, варенье, сливки. Есть немного коньяку.

      – Спасибо.

      Он снял промокший пыльник и, посмотрев на коньяк с подозрением, принялся за чай, а я зажгла свечу, села напротив и, почти не стесняясь, стала рассматривать, кого мне послал Бог. Это был невысокий, но очень гармонично сложенный человек, с тонкой, как у девушки, талией, перетянутой каким-то рыжим широким ремнем с другими ремешками потоньше, газырями и петельками. На широких, но тоже очень покатых, как у женщины, плечах красовался какой-то полувоенный френч, и поскрипывали под столом высокие, выше колен, кавалерийские сапоги, правда, без шпор. Однако, ни погон, ни колодок, ни шевронов не было, как и следов от них. Тонкие пальцы с безупречно-овальными ногтями, припухшие губы, мягкая линия носа. И, если бы не странно уплывающий возраст, который мне все никак не удавалось определить, я вполне могла бы отнести его к сильно разросшемуся в последнее время племени реконструкторов. Этот, разумеется, играл в Гражданскую, но в белого или красного – я так и не поняла. По кости он был явно первый, однако одежда… И все-таки – сколько ему? В неверном пламени свечи он выглядел то совсем юнцом, то взрослым, немало повидавшим уже мужчиной.

      Незнакомец беззвучно поставил чашку на блюдце.

      – Благодарю вас, простите, не знаю вашего имени-отчества…

      – Маша. – Он удивленно вскинул и без того улетающие вверх брови. – Мария Николаевна, – поспешно поправилась я. – А вы…

      – Павел Петрович. Но поскольку я вернулся не так давно, а здесь все столь значительно переменилось, то, может быть, вам больше скажет то, что я – третий сын Александры Ивановны…

      – Барыковой… – прошептала я.

      – Так вы ее знаете, конечно, – обрадовался он. – Ее в уезде все знают. Еще раз спасибо, я, пожалуй, поеду, Шельма согрелась. Сейчас немного наметом и все будет окончательно в порядке. – Он встал и наклонился, чтобы поцеловать мне руку.

      В дверях появился Илья.

      – С кем полуночничаем, сестренка? – довольно ревниво поинтересовался он. В этот раз сладострастница Барб, видно, не соизволила добраться до своего излюбленного алькова.

      – Это… – едва разлепила губы я, совершенно забыв, что негоже даме представлять мужчину мужчине. Но Павел Петрович уже огибал стол, протягивая Илье руку.

      – Павел Соболев. Рад познакомиться.

      Илья в смятеньи застыл, и снова задетое его плечом стекло пронзительно звякнуло.

      – Маша, послушай, что за шутки?!

      Я сидела, не поднимая головы.

      – Почему же про девку из Белой и Наденьку – не шутки, про детей – тоже, а тут…? Это правда он, отец Ляли.

      Павел Петрович повернул ко мне сразу ставшее юным лицо.

      – Так вы знаете, что у меня родилась дочь? Как приятно! Но как, откуда… – Он несколько смешался. Смешалась и я. Быстро прикинув сроки, я с тоскливым ужасом поняла, что жить ему остается