Вне сезона (сборник). Василий Аксёнов

через разные яцековские периоды, стала она темной, пятнистой и в трещинах.

      Яцек очень волновался. Он ходил вокруг фигуры и вздыхал.

      – Да-а, – сказал я. – Продашь ее, как же.

      – Знаешь, – шепнул мне Яцек в волнении, – это шикарная вещь.

      – Так она же вся в трещинах.

      – Миша, что ты говоришь? Ведь это же от холода. В тепле она согреется, и трещин не будет.

      – А почему шея такая длинная?

      – Ну, знаешь, – взревел он. – Уж от тебя я этого не ожидал!

      – Тише, Яцек, дорогой, – сказал я. – Не кричи на меня. Я, может, больше тебя заинтересован, чтоб продать, но трещины…

      – Я их сейчас замажу! – закричал он и вмиг замазал эти трещины.

      Ладно, мы пошли. Завернули эти фигурки в старые номера «Советской культуры» и направились на улицу.

      Мы направились во Фрунзенский район, как в наиболее культурный район столицы. Густота интеллигенции в этом районе необычайна. Говорят, что на его территории проживает до двухсот тысяч одних доцентов.

      В общем, так: по лунным тихим переулкам, минуя шумные магистрали, по проходным дворам, известным мне с детства, а также по работе в кино, под взглядами теплых окон интеллигентских жилищ, торопливыми шагами мимо милиции, фу…

      Как-то так получилось, что в ваянии до того времени я еще не разобрался. В музыке я понимал кое-что, умел отличить адажио от скерцо, в живописи – масло от гуаши, а в скульптуре для меня что глина, что алебастр – все было одно. Только знал я, что Яцек – великий человек.

      – Произведение выдающегося скульптора, реэмигранта из Западной Боливии. Использованы мотивы местных перуанских инков, – сказал я отставному интенданту, каптенармусу, крысолову, Букашкину-Таракашкину, ехидному старичку. – Импорт, – сказал я ему. – Не желаете? За пятерку отдам.

      Таракан Тараканович поставил женщину с замазанными трещинами на коврик в своей прихожей, поползал вокруг и сказал:

      – Похоже на раннего Войцеховского.

      – Яцек! – закричал я, выбежал на лестницу, стащил вниз своего друга и показал ему в открытую дверь на ползающего старичка.

      – Куда ты меня привел, Миша, – слабо пролепетал Яцек, – это же академик Никаноров.

      Да, попали мы на академика, как раз по изобразительному искусству. И вот академик Никаноров накидывает пальтишко и требует его в студию свезти.

      В студии Яцек стал ворочать своих каменных ребят, а я ему помогал, а академик Никаноров сидел на помосте в кресле, как король Лир.

      – Давно я к вам собирался, – говорил он, – давно. Очень давно. Ох, давно. Давным-давно.

      Он восхищенно подмигивал мне и тайком любовно кивал на Яцека, а у меня сердце прямо кипело от гордости.

      – Это все старые вещи, – сказал Яцек и снял с головы каракуль. – Я уже год не работаю.

      – Почему же вы не работаете? – спросил академик Никаноров.

      – А вот не хочу и не работаю, – ответил Яцек, положил локоть на голову одному своему мужику и стал смотреть в потолок.

      Академик Никаноров восхищенно