Вне сезона (сборник). Василий Аксёнов

там коллаборационистам.

      – Выпьем? – сказал я.

      – Ваше здоровье, – ответил Он.

      Подали шашлык.

      Прожевывая сочное, хорошо прожаренное мясо, я сказал:

      – Конечно, это не «Арагви», но…

      – Совсем неплохо, – подхватил Он, кивая головой и словно прислушиваясь к ходу внутренних соков. – Соус, конечно, не «ткемали», но…

      Тут меня охватила такая неслыханная злоба, что… Ах ты, гурман! Ты гурман. Ты знаешь толк в еде и в винах, наверное, и в женщинах, должно быть… А ручку мою ты по-прежнему носишь в кармане?

      Я взял себя в руки и продолжал застольную беседу в заданном ритме и в нужном тоне.

      – Удивительное дело, – сказал я, – как усложнилось с ходом истории понятие «еда», сколько вокруг этого понятия споров, сколько нюансов…

      – Да-да, – подхватил Он с готовностью, – а ведь понятие самое простое.

      – Верно. Проще простого – еда. Е-да. Самое простое и самое важное для человека.

      – Ну, это вы немножко преувеличиваете, – улыбнулся Он.

      – Нет, действительно. Еда и женщины – самое важное, – продолжал я свою наивную мистификацию.

      – Для меня есть и более важные вещи, – серьезно сказал Он.

      – Что же?

      – Мое дело, например.

      – Ну, все это уже позднейшие напластования.

      – Нет, вы меня не понимаете…

      Он стал развивать свои соображения. Я понял, что Он не узнает. Я понял, что Он меня никогда не узнает, как не узнал бы никого другого из нашего класса, кроме Лёки и Казака. И я понял, почему Он не узнал бы никого из нас – мы не были для Него отдельными личностями, мы были массой, с которой просто иногда нужно было немного повозиться.

      – Ну где уж мне вас понять! – неожиданно для самого себя грубо воскликнул я. – Понятно, для вас еда – это что! Ведь вы же прямой потомок марсиан!

      Он осекся и смотрел на меня, сузив глаза. На пухлых его щеках появились желваки.

      – Тише, – тихо произнес Он, – вы мне аппетита не испортите. Понятно?

      Я замолчал и взялся за шашлык. Коньяк стоял при мне, и никогда не поздно было в него плюнуть. Пусть Он только все съест, и я заплачу!

      Рядом с нами сидел человек в бедной клетчатой рубашке, но зато в золотых часах. Он склонил голову над пивом и что-то шептал. Он был сильно пьян. Вдруг он поднял голову и крикнул нам:

      – Эй вы! Черное море, понятно?.. Севастополь, да? Торпедный катер…

      И снова уронил голову на грудь. Из глубины его груди доносилось глухое ворчанье.

      – Официант! – сказал мой сотрапезник. – Нельзя ли удалить этого человека? – Он показал не на меня, а на пьяного. – Во избежание эксцессов.

      – Пусть сидит, – сказал официант. – Что он вам, мешает?

      – Черное море… – проворчал человек, – торпедный катер… а может, преувеличиваю…

      – Вы в самом деле считаете себя потомком марсиан? – спросил я своего сотрапезника.

      – А что? Не исключена возможность, – кротко сказал Он.

      – Марсиане – симпатичные ребята, – сказал я. – У них все нормально, как у всех людей: руки, ноги, сердце с левой