Читай меня по губам. Давид Паташинский

голубом подоле

      золотые гудзоновые мосты.

      Знал бы я прикуп, жил бы тогда не шибко,

      сочные собирая столбы,

      верстовые, они отмечают ошибки

      состарившейся судьбы.

      Еще вчера улыбаясь голосу менестреля,

      песо бросая ему в лицо,

      мокрого места от нас не оставит время,

      сохранив только бронзу и колесо.

      Серое мое, окружающее пространство,

      кто руки тебе за спину закрутил,

      как садовник все залепляет зеленой краской,

      не зная других картин.

      Как мы режем себя на живое и неживое,

      и солнце в глаза нам и не посмотрит уже,

      как борона, наевшись пустой травою,

      находит кролика на меже.

      II

      «Мрамор, мрамор, гладкие ступени…»

      Мрамор, мрамор, гладкие ступени,

      никогда не знаешь, если вышел,

      подойди ко мне, смешная пани,

      я на крыше.

      Говори со мной на маленьком наречье,

      улыбайся как тебя учили.

      Нам ни схожести не нужно, ни отличья,

      ни печали.

      Дом мой отличается от башни,

      только тени света в нем да светотени.

      Ты, наверное, сегодня передашь мне

      день в ладони.

      Ночь набросит бессловесную на плечи.

      Cвет луны деревья обнимает.

      Только за стеной тихонько плачет

      мышь больная.

      «Ты не совсем виновата, а я совсем виноват…»

      Ты не совсем виновата, а я совсем виноват,

      тебе хорош кавабата, мне сообщает медбрат,

      сожжет ладони крапива, на солнце выгорит плешь,

      мы воспарим из архива, как самобранку ни ешь,

      мы улетаем, как мухи, жужжа прозрачной спиной,

      играет старый Менухин над пожелтевшей страной,

      весна становится осень, гора рождает осла,

      мы так себя не выносим, когда любовь не спасла.

      Герой не выдержал веры, и промахнулся пловец,

      и закричал из партера владелец быстрых колец,

      я подойду, но пти па ли меня спасет из пике,

      и декорации пали на радость страстной толпе.

      Мы все виновны в грядущем, но настоящим полны,

      последний час не отпущен, рука не тронет струны,

      устало странное племя людей эпохи ура,

      звенит брусок поколений над нищетой топора.

      Такое время сегодня, что от беды до беды

      нас отделяет холодный зрачок небесной слюды,

      душа не знает изнанки, рука не терпит сумы,

      забудусь сном, милый ангел, затем дарованы сны,

      страшней не знаю врага я, чем утро в зеркале дня,

      забудусь сном, дорогая, как ты была у меня,

      мои читала слова ты, и проверяла, полна,

      как ты, ни в чем виновата, своим лекалом луна.

      «За окном ветер того и гляди изойдет пургою…»

      за окном ветер того и гляди изойдет пургою,

      месяц без водки это тебе не месяц,

      я родился в москве, но время тогда другое,

      а теперь они сами идут и дорогу месят

      в гастрономе лежит