Моцарт. Посланец из иного мира. Геннадий Смолин

лет; он въелся в кожу, в организм и стал утверждаться, по-моему, на клеточном уровне.

      Однако после моего возвращения из Берлина он вдруг стал казаться плоским, скучным и неинтересным. Его можно рассматривать, изучать, в нём можно было даже жить, но лишь до поры до времени. Но он был настолько прогнозируемым, что дальнейшее существование потеряло для меня смысл и комфортность. Не было здесь скрытой энергетики, подтекста, а значит высокого предназначения, а главное – связи с космосом. Эта тихая пристань для души, которую я выстроил для себя, этот удобный декоративный мирок теперь разваливался, как карточный домик, а жизнь моя, бывшая до этого пустой и никчёмной, теперь вдруг преобразилась, приобретая новые краски, звучание и смысл.

      И тут меня пронзила мысль о Викторе Толмачёве, о его по сути предсмертной просьбе – передать бандероль его дальней родственнице графине Вере Лурье из предместья Берлина, о навязанной мне бандероли с какими-то документами, предметами.

      – Господи! – всколыхнулся я. – Что я сижу?..

      Свёрток со сногсшибательным презентом графини Лурье у меня дома, да так надёжно спрятан в закромах квартиры, что никто не доберется до тайника, если даже и взломает дверь.

      Поднял трубку, набрал номер домашнего телефона Толмачёвых. И только тут сообразил, что в такую рань все ещё спят, но трубку на том конце уже подняли.

      – Алло? – спросил незнакомый женский голос.

      – Извините, я так рано, – потерянно проговорил я и добавил: – Я по поводу Виктора?

      Молчание продолжалось недолго, наконец, на другом конце женский голос сухо произнес:

      – Виктора больше нет, он скоропостижно скончался.

      – Скончался? – глупо повторил я и добавил: – Не подскажите, где его похоронили?

      – На Ваганьковском кладбище, возле колумбария, – и в телефоне запикали частые гудки.

      Дверь скрипнула, в комнату вошел шеф, мы с ним пожали друг другу руки.

      – Как съездили в Берлин?

      – Нормально, – односложно ответил я.

      – Мгм… а что так рано? Вам ещё отдыхать пару дней – в счет праздника.

      – Даже так, – неприкрыто обрадовался я. – Можно воспользоваться?

      – Поступайте, как знаете, по своему усмотрению.

      – Тогда всего хорошего, до понедельника…

      Я машинально вышел на улицу, мимоходом думая, куда же пойти. Мои мысли были заняты сообщением о том, что Виктор похоронен на Ваганьковском кладбище; по-прежнему меня волновала дальнейшая судьба свёртка из предместья Берлина.

      Было ещё рано; и я зашагал в направлении Тверской улицы и далее – к Манежной площади. Город уже кишел туристами. Вечно улыбающиеся японцы, увешанные фотои киноаппаратурой, беспардонные и сытые американцы, громко лающие на своём искаженном английском, правильные до тошноты немцы.

      Я выбрался из толпы, свернул к метро и проехал до остановки «Улица 1905 года».

      Поднявшись по эскалатору метро, я направился дворами к старинному погосту. И вскоре вышел