Экстаз. Рю Мураками

столике уже были приготовлены бороздки кокаина. Композитор был в банном халате. Девицы приказали мне открыть бутылки и разлить шампанское по бокалам. Я сразу понял, что они собираются поиграть, и руки у меня невольно задрожали.

      «Смотрите-ка, у него стоит!» – прогнусавила девица в голубых подвязках, лаская свои соски.

      «Заткнись! – прикрикнул на нее композитор. – Извините, эти девицы уже набрались и не соображают, что несут, простите их», – добавил он, опустив голову, и я успел заметить у него на лице точно такое же выражение, как тогда, когда я принес ему ремень.

      В этот момент мною овладел запах, который носился в этой огромной комнате, – это был запах женских тел. Затем я спустился на свое рабочее место и разревелся, чтобы хоть как-то унять желание, которое меня парализовало. Сейчас я знаю, почему я ревел, а тогда я был не в состоянии выразить это словами.

      – Вот в двух словах моя история. Спасибо, что так терпеливо выслушал всю эту чушь, – сказал он, похлопав меня по плечу.

      Я не знал, что ответить. Мартышка сунул пакетик с кокаином в карман моей пижамы и вышел из номера. Я тут же принялся мастурбировать, но чем сильнее было возбуждение, тем более вялым становился мой член. По щекам стекал пот и падал крупными каплями на пол. Тут я почувствовал жестокую боль в сердце. Я запаниковал и уже хотел было выбросить остатки порошка в унитаз. Занимался день, а мне все никак не удавалось заснуть. Я снял трубку и позвонил другу в Японию. Этот разговор обо всем и ни о чем мне помог. Я немного успокоился.

      На следующий день, будучи, правда, в совершенно разбитом состоянии, я сумел завершить свою работу; мой бомж-японец так и не появился.

      Его не было видно и все последующие дни, вплоть до моего отъезда. Как обычно, я шатался с Мартышкой по ночным клубам и кабакам, однако тот ни словом не напомнил мне о том, что рассказал. Несомненно, возможность выговориться позволила ему перевернуть эту страницу. Для меня же здесь все только начиналось.

* * *

      Я вернулся в Японию. Несмотря на сентябрь, все еще стояла удушающая жара, и у меня было такое впечатление, что листок бумаги оттягивает мой карман, как кусок железа: тот самый листок с номером телефона, который мне дал бомж, достававший меня с ухом Ван Гога. На этом клочке бумаги, казалось, выкристаллизовалось все то напряжение, которое я испытал в Нью-Йорке. Сразу же по приезде я хотел было позвонить в Нариту, но потом передумал из-за невообразимого шума на аэровокзале. Я поехал в офис проверить качество отснятого материала и надеялся позвонить оттуда, но бесконечное снование персонала меня разохотило. Когда я вернулся домой, было уже поздно, но спать мне не хотелось совершенно, вероятно, из-за разницы во времени. Я выпил пива, чтобы расслабиться. Номер телефона отпечатался у меня в памяти, хоть я и не пытался запомнить его. Я понял, что этот листок, лежавший на столе, полностью овладел мной.

      «…Позвони по этому номеру, скажи, что от меня, и тебе дадут денег», – предложил бомж.

      Я так