За что, Господи? Роман. Лев Голубев-Качура

раздался хриплый голос его напарника. – Давай, тащи ящик с помидорами. Гля, Васька-буржуй зырит на тебя во все свои лупоглазки – того и гляди накостыляет по шее.

      Кирилл с трудом поднялся с пустого ящика, на котором сидел, и поплёлся в подсобку за помидорами. После вчерашнего застолья у Лёньки было невмоготу шевелиться. Даже утренний душ дома не снял до конца похмелье. Хотелось лечь и не шевелиться, так он был разбит.

      Кое-как дотащив хлипкий ящик до прилавка, Кирилл совсем выдохся. «Даа… старею я что ли?» – отрешённо подумал он, и поплёлся, еле переставляя вдруг ослабевшие почему-то ноги назад, в подсобку.

      – Эй! Кирилл! – опять привязался к нему напарник, – ты чего такой смурной? С бодуна вчерашнего, или дома жена, что ли на тебя наехала? Так мы же, вчера, одинаково пили, и похвастался – смотри, я как тот огурчик! – Ты подожди, подожди, – в его голосе слышалось явное волнение, – я сейчас, я картошку отнесу вон той старой грымзе и дам тебе опохмелиться. У меня немного осталось в заначке…. Я не жадный для друга.

      Кирилл прилёг на мешки с картошкой. Сердце билось барабанной дробью, а слабость навалилась такая, что пошевелить рукой было невмоготу.

      Даа… укатали сивку крутые горки, как-то замедленно подумал он. Это ж, сколько мне годков? Так…, давай посчитаем, пересиливая слабость стал он дальше рассуждать – если я родился в тысяча девятьсот сорок третьем, а сейчас две тысячи первый, то, дай бог правильно сосчитать и не ошибиться…

      Он начал считать в уме, но что-то с этим делом, то есть с этой чёртовой арифметикой, у него не заладилось.

      Даа, что-то у меня голова совсем перестала варить…, и вообще… – с горечью сделал он заключение по поводу своих умственных и физических способностей: скоро от этой ежедневной пьянки два плюс два не смогу сложить.

      Так, в сорок треть…, тьфу ты! От две тысячи первого отнять одну тысячу девятьсот сорок три – это что же получится? Это получится…

      Кирилл напряг мозг и даже закрыл глаза, чтобы ничто не отвлекало его от умственной работы.

      …Ага, это значит… мне сейчас… пятьдесят семь лет, почти пятьдесят восемь. Ну, себе ничего! – мысленно воскликнул он. Вот это да!

      И чтобы не ошибиться в подсчётах, он ещё раз пересчитал.

      Смотри-ка, а ведь точно – полных пятьдесят семь лет иии…

      От полученного результата подсчёта он даже поскрёб у себя затылок.

      Тут ему, неожиданно, вспомнились их с Ниной уже взрослые дети – Боря и Светлана, вышедшая в этом году замуж, и на свадьбе которой они с женой так и не побывали. Вот помру, подумалось ему, а зятя так и не увижу.

      Да и сынок, Борис, как он там? В Москве? Конечно, он парень, ему легче в жизни пробиваться, но… без родительской поддержки тоже, знаете ли, не мёд. По себе, детдомовскому шалопаю, помню. Сколько тумаков заработал, пока школу закончил…, сколько тумаков и царапин!

      Тут он, сам не ожидая, ударился в воспоминания о прошлой жизни в Никопольском, что в Украине, детском доме.

      *