Я найду, кто убил тебя! Триллер. Лев Голубев-Качура

но что это за изба и чья она, я не мог вспомнить. Моя память совершенно не хотела воспринимать окружающую меня действительность, а неустойчивый разум подсказывал – нужно подняться с площадки или пола (что более правильно я не мог уразуметь), закутаться во что-нибудь тёплое, иначе я замёрзну, так и не поднявшись из пропасти.

      И я, помогая себе искалеченной рукой, цепляясь за любой маломальский выступ, из последних сил стал карабкаться вверх.

      И, всё-таки, я выбрался!

      От приложенных усилий моё тело покрылось испариной, а из ран, в местах отмёрзших пальцев, потекла кровь, окрашивая снег в красный цвет. На площадке я нашёл свой мешок, а в нём свою телогрейку и старое ватное одеяло. Закутавшись в них, чуть согревшись, мгновенно уснул.

      Несколько раз я просыпался…, меня мучила жажда…, я не понимал, день сейчас или ночь, и сколько дней прошло после моего подъёма из пропасти. Всё это проходило мимо моего сознания. Единственное, что мной воспринималось, это безудержная жажда. Я, кажется, вставал и шёл к ведру с водой. Вода, покрытая тонкой коркой льда, была холодной, но утоляла жажду не на долго…

      Однажды я не смог напиться. Вода замёрзла. Пришлось перевернуть ведро и несколько раз ударить его об пол – лёд выпал и разлетелся на мелкие кусочки. Я ползал по полу и, собирая осколки льда, совал и совал их в рот, раня запёкшиеся губы. Было больно, губы начали кровоточить, но я подбирал и подбирал лёд и жадно глотал его.

      Когда я подобрал всё до крошки, мне опять неудержимо захотелось спать, и я, ползком добравшись до топчана (я уже начал понемногу воспринимать окружающее меня пространство), вновь провалился в сон…

      Глава третья

      Открыв глаза, я попытался определить, день сейчас или ночь, но не смог. Почему-то маленькое окошко не пропускало света, хотя раньше, когда я впервые нашёл заимку, через него можно было увидеть небольшой участок леса.

      Было очень холодно. Голова перестала болеть, а пощупав лоб, я понял, температура уменьшилась. Чтобы окончательно не замёрзнуть, нужно было затопить плиту и я, хоть и с трудом, поднялся с лежака. От слабости голова сразу закружилась, а ноги так задрожали, что пришлось, прежде чем добраться до плиты, подержаться за стол.

      Голод и жажда мучили меня. Пришлось взять ведро и пойти за снегом. Открыв дверь (Слава Богу, она открывалась внутрь), я невольно зажмурил глаза. За то время, что я валялся в горячечном бреду, выпало уйма снега, и он блестел в лучах солнца, переливаясь разноцветными искорками, и «резал» глаза.

      Опять я восхитился дальновидностью и житейской мудростью Захарыча. Сделай он дверь открывающейся наружу, и я бы не смог выйти из избушки – снег бы меня замуровал.

      Кругом, куда ни посмотри, лежал первозданный голубовато-белый снег. Он толстым слоем лёг на землю, на ветви сосен и елей. Его было так много, что под его тяжестью нижние ветви деревьев склонились до самой земли. Деревья стали похожи на белые треугольные свечи.

      На бездонно-голубом небе