Химера. Юрген Ангер

придешь в себя, малыш – я все тебе покажу.

      – И Казику? – с ревностью спросил Рене.

      – Обойдется Казик, – совсем тихо прошептал Десэ, – образина бестолковая.

      Во дворе послышался звон бубенцов – вкатились еще одни сани, изящные и легкие, как пушинка.

      – Вот и Гасси! – отец посмотрел в окно и сразу узнал – чьи это сани, – Он так вас ждал…

      Десэ поднялся с козетки и легкой тенью – что удивительно было для его комплекции – выскользнул из комнаты.

      На пороге гостиной явились двое – два кавалера в подбитых мехом плащах, и под плащом у каждого белел генерал-адъютантский мундир – светился таинственным лунным светом, словно спрятанное сокровище. Под мышкой каждый из кавалеров держал чудесную пуховую шляпу, и шпаги их висели в роскошнейших портупеях, обвивших владельцев, словно драгоценные змеи – на таких кавалеров провинциальным юношам оставалось разве что любоваться, завистливо раскрывши рот.

      – Простите, папи, но мы к вам совсем ненадолго, – первый из вошедших поклонился хозяину дома, – только взгляну на наших оболтусов – и, увы, мы убежим от вас – нас ожидают дамы.

      Отец тут же извинил его – и, в самом деле, говорившему можно было простить и пущие прегрешения. Гасси, Карл Густав, был не очень высок, но великолепно сложен, и весь его облик говорил о том, что молодой человек этот исполнен внутреннего достоинства и несомненного обаяния. Парика он не носил – впрочем, как и его спутник, – и темные волосы вились по его плечам, как живые змеи. В глазах его не было той многозначительной томности, как у Рене или у Казика, он смотрел прямо и гордо, и понятно было, отчего зовут его иногда – «неистовый – Amoklaufer – Гасси». Римский нос, фамильная черта всех Левенвольдов, добавлял лукавства его физиономии, но ровно столько – чтобы маска римского патриция ожила и сделалась симпатичным человеческим лицом.

      – Казик, дитя мое! – Гасси заключил в объятия среднего брата, и полы плаща колыхнулись, а перевязь звякнула, – Ты холодный, как ледяная статуя! И хорош – тоже как статуя, даже несмотря на преодоленный путь. А где же наш малыш, наше картавое недоразумение?

      Рене легко поднялся с козетки – словно не он только что умирал на ней – сделал к брату несколько невесомых шагов, и чулки его заскользили по дощатому полу. Злая гримаска вернулась на лицо Рене:

      – Я здесь, Гасси.

      – Привет, Рене, – Гасси не стал его обнимать, но сказал с ехидной усмешкой, – Если бы ты был норвежским воином, Рене – в Вальхалле ты получил бы имя – «Ни Выстрела Мимо». Я наслышан о твоих рижских подвигах.

      Рене надулся, а старший брат продолжал:

      – Разрешите представить вам моего приятеля, Виллима де Монэ. Вилли, это мои братья Рене и Казик, с отцом ты знаком. Виллим Иванович – генерал-адъютант Его Величества, о чем, впрочем, так и кричит его адъютантский мундир.

      Скромный Виллим Иванович вышел на свет божий