По мостовой моей души. Владимир Маяковский

отъезда.

      Интерес растет во всем. Начинается, конечно, с искусства. Парижские издатели ищут для переводов писателей РСФСР. Пианист Орлов играет у м-м Мильеран. Мадам Мильеран входит в комитет помощи детям, официально устраивающий советскую выставку живописи. Для выставки этой отводится лучшее помещение – комната Лувра.

      Кончается упрочением и расширением влияния т. Скобелева, от чуть ли не заложника, до неофициального, но все-таки торгового и пр. представителя Советов.

      Отношение к эмиграции

      С возрастанием интереса к людям РСФСР, естественно, падает «уважение» к белогвардейской эмиграции, переходя постепенно в презрение.

      Это чувство становится всемирным – от отказа визирования белогвардейских паспортов Германией, до недвусмысленного указания на дверь «послу» Бахметьеву в Вашингтоне.

      В Париже самая злостная эмиграция – так называемая идейная: Мережковский, Гиппиус, Бунин и др.

      Нет помоев, которыми бы они не обливали все относящееся к РСФСР.

      Вплоть до небольшого «театра для себя».

      Мне рассказывал, напр., один парижский литератор о лекции Гиппиус на невинную тему о Блоке. Исчерпав все имеющиеся в стихах, в печатном материале указания на двойственность, на переменчивость его, на разный смысл «12», – она вдруг заминается…

      – Нет, нет, об этом я не стану говорить.

      Из рядов встает Мережковский:

      – Нет, обязательно скажите, тут не должно быть никаких недоговорок!

      Гиппиус решительно отказывается:

      – Это антиеврейские фразы из личной переписки, и их неудобно опубликовывать, нет. Нет, не могу…

      Ничего достоверного, но тень на Блока – на лучшего из старописательской среды, приявшего революцию, – все-таки по мере возможности брошена.

      «Идейность» эта вначале кое-что давала: то с бала Grand Prix[4] перепадет тысяч 200 франков, то дюшес де Клармонт устроит вечер. Это для верхушек эмиграции. Низы воют, получая только изредка обеденные карточки.

      Впрочем, в связи с провалом «идейности» уменьшилось и количество «вещественных доказательств невещественных отношений».

      Перед моим отъездом уже какая-то дюшесса выражалась так: надо устроить этот вечер, чтоб они хоть месяца два не лезли! Все-таки солидный шаг из русской интеллигенции в… в черт его знает во что!

      Я ни слова не прибавляю в этих разговорах от своей ненависти. Это точная, записанная мною в книжечку характеристика самих низков парижской эмиграции.

      Лично я с этими китами не встречался по понятным причинам, да и едва ли они мне б об этом рассказали.

      Рядом с изменением «душевных» отношений меняется и правовое.

      При мне громом среди ясного неба прозвучал отказ германского посольства от визирования эмигрантских паспортов.

      При постоянных поездках в низковалютную Германию для поправки денежных дел – это большой удар. Многие стали бешено наводить справки, где же им взять наш красный паспорт

4

Большой приз (фр).