От мира сего. Рассказы. Из дневников. Гелий Ковалевич

мрак… себя с зонтом: «переменная облачность, к вечеру возможен дождь». И изо всех сил притворяется заждавшейся. Порой забывает – кого же встречает? Может, снова она сама по себе?.. Он появится в вагонном тамбуре вслед за проводницей. Куртка на молнии и словно бы отдельная от него. Поблескивание мелких зубов в улыбке, прищур. Общее выражение: ласковая, несколько рассеянная снисходительность по отношению к ней…

      Отсутствовал бы лишь дед под фонарем.

      В одну из ночей, заоблачные, вялые, пришли грозы и в город. Бормотали, словно покашливали в кулак… Казалось, где-то навзрыд всхлипывает ребенок. Проснулся в своей кроватке, зовет маму и заливается слезами. В глазах у самой были слезы. «Все блажь у меня, прихоть и эгоизм!» – говорила она о себе и плакала.

      Утром все валилось из рук. Она возвращалась к недочитанному роману.

      Событийная вязь делалась там прихотливей уж некуда. Чтение было медленное, с возвратами вспять.

      А рукопись ее разозлила. Собираются, что ли, подзаработать на лотошном чтиве? Какие-то дамы-кавалеры слоняются по какому-то замку… скопом совокупляются – похоже, с привидениями. Она бесновалась: ей редактировать? «Напрячь ординар»… Целомудренной постнице, предпочитающей социальные мотивы… Чистюля, фри-гидка, вполне бы прожила без мужика (ну конечно! Таких не бывает), подглядывает за мастурбирующей уродиной!

      Обитатели замка… Почему не монастыря, с какой-нибудь тихоней, столь праведной, что под конец свихнулась?

* * *

      В одиннадцатом вечера, на вкрадчивый, настойчивый стук, сонная, распахнула дверь перед незнакомцем, просиявшим улыбкой из бороды. Назвался: он тот-то и тот-то. (Имя ничего ей не сказало.) Да, понимает, его друга нет, но может ли войти? (И бесцеремонно переступил порог.) А следом удивленное: «О-о, я здесь не ожидал видеть!» Перехватив взгляд, она обернулась. Господи! Трехдневные страсти в аэропорту… Ева, свечи… И расхохоталась.

      – Покупали носки и опоздали на самолет? Финская кепочка цела?

      – О, это давно-давно так!

      У человека не ладилось с речью, с усилием подбирал слова: он из Суоми, вот визит в Питер, теперь Москва…

      – Так быстро забывается русский. Немножко уже комом-ломом! Гость остался на ночь, постелила на диване и с недоумением спрашивала себя: кого же она вечно ждет и вечно несчастлива?

1993

      Лихоньки

      Под вербами женщина полоскала белье. Юбка была высоко подобрана, и Куньин, лежа в траве, смотрел с другого берега на белые колени.

      Сюда, на Брянщину, он приехал с северов проведать отца с матерью и подумывал о новой для себя какой-нибудь жизни, потому что уже сорок, а все по общягам.

      Женщина ушла с тазом белья. Побрел и Куньин в обход пруда.

      Местная контора пустовала в обед, Куньин свернул к раскрытым дверям магазина.

      Знакомый зоотехник, очки, плащ, покупал халву.

      – А-а! Пахарь морской!.. Посидим-пообедаем по знакомству?

      Куньин привел в хату, где койку снимал, просторную, о двух чистеньких комнатах. Как в чайной, зоотехник не скинул и плаща.

      – Тетк Евдокия, редисочки