Женщины, которые вдохновляли. Александр Ушаков

презрение к его сожительнице переполняли все ее существо.

      В мае 1789 года она написала Гете страстное письмо, в котором сообщила, что продолжение их отношений возможно только в случае разрыва с Кристианой.

      Гете ответил, что в подобных случаях трудно быть искренним и не дойти до оскорбления.

      Он упрекалъ Шарлотту за то равнодушие, с каким она встретила его по возвращении из Италии, и за ее злословие.

      В довольно решительных выражениях он сообщал, что не можетъ переносит ту презрительную и исполненную неприязни манеру, с какой она к нему относилась.

      «К сожалению, – писал он в конце письма, – ты чересчур долго пренебрегала моими советами насчет кофе и завела режим, в высшей степени вредный для твоего здоровья.

      В настоящее время не только представляется уже затруднительным справиться с некоторыми нравственными впечатлениями, но ты еще увеличиваешь властность черныхъ мыслей, терзающихъ тебя, употребляя физическое средство, вредное воздействіе котораго некоторое время ты признавала и которое бросила употреблять из любви во мн, на пользу твоего благосостояния».

      Это письмо еще больше ожесточило Шарлотту, и она перестала отвечать на письма Гете, написанные в куда более миролюбивых тонах.

      Тем не менее, ее имя Шарлотты часто встречается в письмах Гете того периода.

      Но еще чаще попадается его имя в ее письмах, при этом оно, как правило, сопровожлась каким-нибудь не совсем благозвучным эпитетом.

      Осоебнно если учесть, что к тому времени Гете еще более пополнел и выглядел несколько комически со своим двойным подбородком, трясущимся при ходьбе.

      Каждый раз при встрече с ним она удивлялась возроставшему его дородству и чувственному выражению.

      Не нравились ей и его творения, которые, по ее мнению, становились все аморальнее.

      В конце концов, она стала проявлять огромный интерес к нападкам соперника Гете Коцебу.

      Шарлотта подписалась на его журнал, главной задачей которого было уничтожение репутации Гете.

      Иногда общественныя обязанности сводили их вместе, и тогда она не стеснялась в оскорблениях.

      «Если бы только могла я, – писала она сыну, – вытравить его из моей памяти!»

      Себя она при этом называла «женщиной, обманутой другом», а «Римские Элегии» вещью, не имющей никакого поэтического вкуса.

      «Очень мило, – отзывалась она о «Германе и Доротее», – что наряду с хозяйкой, стряпающей у печки, m-lle Вульпиус постоянно разрушаетъ иллюзию».

      После выхода в свет «Вильгельма Мейстера» она не замедлила дать своему сыну оценку и этого произведения.

      «В этой книге, – сообщала она, – есть хорошие идеи, в особенности насчет политики, и начало прочувствовано.

      Я не думала, чтобы Гете былъ совершенным сыном этой страны. Впрочем, в этом сочинении все женщины поступают бесчестно.

      Если он испытал какое-нибудь человеческое чувство, то непременно примешивал туда известную долю грязи, просто для того, чтобы человеческой натуре не приписать ничего небесного».

      Желая публично заклеймить