Великий князь. Юрий Сбитнев

Нестор по памяти. А рядом, мелко-мелко крестясь, плакал Никита, ещё не спасённый от великого обольщения одним только знанием, но уже алчущий спасения.

      – Господи, прости и помилуй мя, – только и шептали уста в больной ломотной корче, и не было ведомо ему уже ни слова из святых книг, которые во множестве прочёл он и которые предстояло ему возлюбить всем сердцем и душою…

      О, как неописуемо прекрасно, высоко и чисто звучит в храме всего лишь один глас:

      – Слава в вышних Богу и на земли мир, во человецех благоволение!..

      Венец поднимается с колен и спешит туда, где всё ещё двумя тёплыми огнями светятся лампады пред иконами Спаса и Богоматери, где, сплотившись тесно в единое, стоят молящиеся русские люди, где горний пречистый свет нисходит на них, где едина правда и суть.

      И снова, и снова един глас. Трижды:

      – Слава в вышних Богу и на земли мир, во человецех благоволение!

      И кто-то, невидимый в сутеми храма, но такой близкий и родной, дважды ответствует:

      – Господи, устне мои, отверзши и уста моя возвестят хвалу Твою.

      Возникла, началась и потекла любовью в сердца православных ранняя утреня в древнем Софийском соборе Новгорода.

      2.

      В то утро проснулась Любава с ощущением счастья. Словно около неё кто-то нашёптывал самые ласковые, самые желанные словечки, а за оконницей, как в черёмуховую весеннюю пору, тихонечко, но внятно пел соловей.

      – Господи, как хорошо, – прошептала, и в груди затеплилось несказанное нежное солнце.

      В ложницу из раннего утра натекал голубоватый, совсем не яркий свет, но такой явный, что Любава потянулась к нему рукою, чтобы погладить.

      На воле было чутко, как бывает только в погожую тёплую летнюю пору предрассветья, и ни единый звук не нарушал великого покоя.

      Будкий сон отлетел сквозным облачком, и девочка проводила его взором в дальний теремной угол, где почивать ему тихо до следующей ночи.

      Погладив голубую пушистую спинку, ластящуюся под её рукой, она сложила ладошку лодочкой, желая, чтобы этот ласковый, домовитый свет превратился в тёплую струйку.

      Насладившись добрым пробуждением, Любава вдруг поняла, что радость в ней от вчерашней встречи с Ольговичом – Игорем. И тогда она стала вспоминать его лицо, руки, русую прядку, часто падающую на высокий лоб, и как он ловко откидывает её лёгким броском, робкое прикосновение к её плечу, но такое желанное, речь его, каждое словечко и несколько оробелый, но такой милый вид.

      Любава вспомнила, что пригласила Игоря идти нынче по малину. И как он, совсем по-детски, ответил: «Спрошусь у боярина». Но и это внезапно явившееся малышество было теперь приятно ей.

      Любава пожалела, что не рассказала вчера про старого медведя, вот уже четыре лета живущего близ их селища в малинниках.

      Она была совсем маленькой, когда впервые взяли её по малину. Ягоды уродилось в то лето так много, что, не заходя в малиновый чащобник, быстро заполняли всклень