Великий князь. Юрий Сбитнев

дубрав был туда немалый путь, пойти на Оку охотно согласился Игорь. А Венец зарадовался всей душой. Всего лишь неполный день пути от окского Неренска до его родного лопасненского Талежа, любимой вотчины Олега Святославича.

      Когда всё было готово к походу и оставалось только помолиться да попрощаться, в полку прибыло. Святослав, уговоренный матерью остаться на уделе, собрался в одночасье, объявив всем, что идёт в поход. И слово оказалось твердым. Никто не смог поколебать решения. Осталась Верхуслава в Курске одна.

      5.

      О возвращении Ольговой княгини с чадами на Русь Мономаху стало известно в тот же час. Однако Всеволоду о том не сказал. Ждал, когда Ольгович сам заговорит об этом. Но Всеволод молчал. То ли и впрямь не знал о возвращении матери и братьев, то ли для чего-то делал вид, что не знает.

      Мономах держал его у себя, занимая необходимым подельем, а то и посылал надолго со словом то в Новгород Великий, то в Суздаль, в Смоленск, в Южный Владимир, то в Переяславль… И всегда вовремя исполнял даденное ему порученье Ольгович, в пору возвращаясь к Киеву.

      И снова ждал Мономах слова от него о Курском уделе, о возвращении матери и братьев. Так и не дождался. Уже когда занедужила осень, когда раскисли пути и дороги, а реки взбухли худою чёрной водой, сказал Мономах Всеволоду:

      – С первым зазимком, как реки встанут, иди в Курск. Иль не знаешь – мать и братья твои пришли на Русь?

      – Знаю, – послушно опустил голову.

      – Иль не хотца видеть их?

      – Хотца…

      – Ну, так что?!

      – Как повелишь. Под твоею рукою я.

      – Велю, – сказал, не зная еще, радоваться либо скорбеть такому послушанию. И всё-таки сказал:

      – Рад такому слову твоему. Только ить это родова твоя, ближе и нету.

      – Ты мне – родова, самая близкая.

      И вот чудо так чудо – без лести прозвучало это признание в устах Ольговича.

      Мономах поверил, сказал ласково:

      – Кланяйся матери от меня, поздравствуй от меня братьев. И скажи, чтобы засылали сватов к нам. Отдаю за тебя внуку свою – Марию.

      Всеволод потянулся лицом к руке княжеской, встал на колени.

      – Благослови, отец.

      – Благословляю, сыне. – Перекрестил, дал руку и, поднимая по-доброму с колен, забокотал⁸⁸ по-родственному: – Тамо, в Курске-то, не сиди долго. Тута мне нужен. К Давыду будь, скажи ему про сватов к нам. Пусть знает. А сейчас пойди к Мстиславу, к Белгороду, со словом моим.

      И сел к столу писать грамотку к сыну.

      Ликовал душою Всеволод, но виду не показывал, стоял рядом, ждал указа.

      А седмицу спустя, первыми морозными заставами прямил Ольгович путь к Чернигову. Дядя Давыд долго не задержал. Был приветлив, добр. Угодливы были и сыны его – Владимир с Изяславом, не позволяли себе чиниться перед ним.

      Князь Давыд без обиды уразумел – высоко взлетит с руки Мономашьей сокол. Неспроста удумал великий породнить с собою Ольговича.

      А когда прощались, польстил племяннику утайно:

      – После

88

       Бокотать – бормотать.