Девять Жизней. Фантастическая четверка. Валентина Спирина

для яблока,

      С круглой насадкой, чтоб вырезать половину?

      Точно такой, безопасный якобы,

      Режет мою перебитую сердцевину.

      Знаете, нежный паштет из печени

      Занял прилавок, чтоб вытравить нам малину!

      Мы увязаем – недуг нелеченый

      Мучит тем временем пулемёт-сердцевину.

      Заходится лаем собака на сене,

      Заводятся вши на помойной собаке,

      Повсюду дворовая живность.

      Во всех деревеньках речного бассейна,

      По всем городам озорного писаки

      Несётся зловонная жидкость.

      Знаете, жидкость людская приторна,

      В розах-мимозах мой пистолет разукрашен,

      Смысла и шанса спасать убитого

      Нет в заковыристой переваренной каше.

      Знаете, мысли людские праведны,

      Будто ковёр на пороге худой церквушки,

      Так захотели не деды – прадеды,

      Будет копейка им в замену моей полушки.

      Под кожей рыдают задетые дети,

      А общество просит терпеть без рыданий,

      Такая смертельная скука!

      Устоев порядок столетья пометил,

      Нам жить завещал без любви, без братаний,

      В квартиру врываться без стука.

      Знаете, есть на полях сражения

      Лучше, чем противопехотная мина,

      Против гуманного все-сближения

      Чья-то зачерствевшая вконец сердцевина.

      Взыщет с богатых – мужчины ль, женщины

      Тысяча нищих, убиенных невинно!

      Тогда и пойдут и рубцы, и трещины

      По их стеклопакетным пустым сердцевинам!

      Мой коротенький путь

      Мой коротенький путь так затратно криволинеен,

      Я лижу эти шрамы, чтоб стало еще больнее.

      Мой коротенький путь будто к смерти

      предрасположен.

      Я вослед слышу ругань, издёвки и мат сапожный.

      Я вослед слышу крик, что уродливо травит горло,

      Но при этом все так же ползу по слезам

      прогорклым.

      И на месте, где дремлет синяк колдовством опала,

      Проступает рубин, поднимается, как опара.

      Те навеки изгои, кто чувствуют жизнь полнее,

      Шрам на шрам налагая, надеюсь, что так

      больнее.

      Но улыбку с лица не стравить, и оскалом зверя

      Я оплакивать буду любую свою потерю.

      Вскинув руки, пойду потешаться —

      Пьеро помешан,

      Чёрный юмор проел меж извилин седые плеши.

      Я так стар, я изжил самолично себя так скоро,

      Провожу по руке соблазнительным краем скола,

      Прохожу по морозистым веткам небесной

      пальмы,

      На коне пролетаю опричным стрелком

      опальным.

      Будто ёлки в автобусных окнах, часы мелькают.

      Я же Герда, но мне не спасти ни себя, ни Кая.

      Я повязан со смертью невидимым стойким

      клеем,

      Но зачем-то живу.

      И поверьте мне – так больнее.

      Александр Гирин

Россия – Санкт-Петербург

      Глава 1

      Отчего