Сказка – ложь!. Алина Николаевна Углицкая

острые когти.

      – Что ж, я принимаю вашу ставку. Но если выиграю я, то заберу и души ваших вассалов, как моральную компенсацию за оскорбление, – она ядовито усмехнулась и продолжила:

      – Вы влюбитесь в меня, Язон де Верней, – произнесла она таким тоном, что у него внутри что-то сжалось, – и женитесь. Непременно. А до той поры делить тебе и твоим людям одну душу на два тела. Быть прекрасным в ужасном и ужасным в прекрасном. Вне времени и пространства, на границе меж двух миров. Пока я не услышу от тебя предложения руки и сердца! – и она разразилась гомерическим хохотом. – Или его не услышит другая. Но уж я прослежу, чтобы этого не случилось!

      Покачнувшись, Язон начал медленно оседать, теряя сознание. Перед глазами замелькали цветные точки, в голове помутилось, и он тяжелым мешком упал в темноту.

      Очнулся в замке, на своей кровати, хотя бал проходил в королевской резиденции за много лиг от герцогства. Вышел на балкон, оглядывая свои земли, и поперхнулся. Замок тот же, холм тоже. Но вместо вспаханных полей и трех деревень лишь бесконечный лес, пересечь который не смог за все это время ни пеший, ни всадник.

      Воспоминания о том первом дне не потускнели со временем, и сейчас, как и тогда, охватили его с прежней силой.

      Наконец, конь каким-то неведомым способом сам понял в какую сторону нужно идти. Точнее, Язон понимал, что это он сам невольно направляет Демона, но ему все еще хотелось думать, будто это лишь досадная случайность.

      Меж кустов пышно разросшейся черники белело беспомощное женское тело. Шико даже не удосужился снять веревки, которыми привязывал ее к лошади.

      Спешившись, Язон подошел вплотную к девушке и, сам того от себя не ожидая, опустился перед ней на колени. Осторожно провел рукой по щеке, удивляясь гладкости и нежности ее кожи. У деревенских женщин не могло быть ничего подобного, а аристократки с детства портили кожу свинцовыми белилами, слепо следуя моде. У этой же кожа была как у младенца. Тонкой, полупрозрачной, чуть подсвеченной на скулах легкой россыпью веснушек. Язон, забывшись, провел по ним пальцем, будто хотел стереть эти солнечные брызги. Потом, опомнившись, отдернул руку и резко встал.

      У девушки был жар, лицо пылало. Почему она не ушла? Не смогла? Или не захотела? Язон разрывался на две половины. Одна хотела бросить ее здесь и забыть, как плохой сон, а другая буквально кричала: хватай ее и неси в свой замок, в свою спальню, в свою кровать! Потому что это Она! Та самая!

      Слабая и продрогшая, она вызывала невольную жалость в его душе и желание помочь. Сжав зубы, он сорвал с нее мокрые тряпки и несколько минут энергично растирал застывшее тело, пытаясь заставить кровь бежать быстрее. Руки действовали машинально, вспоминая навыки, полученные во время зимних кампаний, когда только растирания и горячий грог спасали солдат от обморожений. Но глаза Язона не могли насытиться видом обнаженного женского тела. Он буквально впитывал в себя каждую ее черточку, каждый вздох, каждое движение. Затем поднял на руки и закутал в свой плащ.

      Острая боль вновь затопила его мозг, отключая от управления