Посею нежность – взойдет любовь. Берта Ландау

был пьян.

      – Здравствуй, Ляля! Я привел к тебе гостей!

      И правда: за его спиной маячил какой-то военный.

      Все это, впрочем, было совершенно не важно.

      Главное было: дуло. Из него пристально и серьезно смотрела смерть.

      Все как-то соединилось в одно: Джон Леннон, обложка Abbey Road, улыбающийся убийца справа от своей жертвы на газетной фотографии, чудесная песенка, беззаботно звучащая со стороны комнаты родителей, и все они, завороженно молчащие перед реальной угрозой.

      Это – секунда номер один. Или даже доля ее.

      Мама опомнилась первой. Она мгновенно распахнула правой рукой дверь кладовки, а левой подтолкнула Птичу, оказавшуюся совсем рядом с ней:

      – А ну-ка, быстро все туда!

      Рысе показалось, что она и шагу не сможет ступить. Ноги ощущались совсем будто ватные, как в страшном сне, когда порываешься бежать, а вязнешь в чем-то липком. Но – секунда, и они все уже были в убежище. Свет там включался изнутри, но почему-то страшно было его включать. Тьма казалась дополнительной защитой.

      – Стреляй, – послышался спокойный голос мамы. – Стреляй, не промахнешься.

      Тут, наверное, военный гость увидел ее живот, в котором подрастал братец Пик.

      – Да ты мудак конченый! – услышали дети в темной кладовке чужой мужской голос.

      Последовал звук удара и бормотания отца:

      – Пусти, ты ее не знаешь… Да подожди ты, дай я объясню… Она сейчас сама скажет, с кем гуляет…

      – Отойди от греха… А то я тебя, мудозвона, сам пристрелю, – говорил с усилием дядька в форме.

      Видимо, отнимал у отца оружие, так догадались дети.

      Потом протянулось несколько секунд полной тишины.

      – Пусть он уйдет с вами, – попросила мама.

      – Да куда ж я его дену? А впрочем… Пошли, давай.

      Послышалась возня с дверью.

      – Извините, – произнес гость последнее прощальное слово.

      Замки звучно защелкнулись.

      Ляля и дети наконец-то остались одни.

      Песня все еще продолжала звучать…

      – Тара-рара-пам, тарара-пам, тарара-рара. Тара-рара-пам, тарара-пам, тарара-ра…

      Дети тихонько выползли в коридор.

      Мама сидела на полу, прислонясь к стене, откинув голову.

      Она не плакала. Ей нельзя было. Дети и так были напуганы.

      Она просто сидела с закрытыми глазами, собираясь с силами.

      Вот и все.

      Они даже не обсуждали это событие.

      А о чем говорить?

      Птича слышала поздно вечером, как мама говорила с бабушкой, той, отцовской матерью. Как она просила:

      – Заберите, пожалуйста, своего сына. В следующий раз он убьет нас всех. Я уже и не против. Но детей жалко.

      Бабка, видимо, уговаривала, убеждала.

      – Я в последний раз своим родителям не расскажу. В самый последний раз. Но больше я не смогу молчать. Поймите меня.

      Ничего никто не поймет, это Рыся очень четко осознавала. Спасаться надо самим. И все тут. Она именно в тот вечер твердо решила, что никогда не выйдет замуж и никогда