Филфак-1. Записки скверного мальчишки. Валерий Петрович Рогожин

плечом крашенные стены филфака, а сам отправился на кафедру выяснять подробности собеседования со мной.

      Эта неопределенность с собеседованием продолжалась минут сорок. Шеф краснел, бледнел, куда-то звонил, курил, но виду не подавал. Все время он сохранял вид несколько равнодушный и полностью бесстрастный. Может быть это было его обычное состояние, может он просто старался казаться полностью бесстрастным в любой ситуации не знаю. Но как ни старались вывести его из себя на занятиях, а такие попытки были и были неоднократно, этого ни разу не удалось. Ни одного раза, кроме…

      Случилась история в двадцатых числах апреля месяца. В это время все организации проводят субботники, воскресники, красные дни, синие дни, зеленые дни, только, кажется, день птиц в это время никто проводить не додумался.

      Короче, в это дни все убирают свои территории после зимнего периода. И, естественно, норовят, по старой доброй коммунистической традиции убрать местность, никому ничего не заплатив за работу. Раньше прямо нажимали на идеологию, называли мероприятие Коммунистическим субботником, рассказывали истории из эпохи революционного романтизма, нажимая на душещипательный рассказ о Ленине и бревне на Красной площади.

      Сейчас проще. Сейчас используют прямое администрирование. Кто не выйдет, тот будет уволен. Или кто не выйдет, у того вычтут недельный оклад из заработной платы. Как-то так делается. Вот и в тот день. Мы добросовестно явились на Всесоюзный Ленинский.

      Отметились у отмечающего и стали чуть в сторонке, ожидая, когда же нас осчастливят каким-то сногсшибательным заданием. Огромного желания у нас переворочать горы мусора не было, хотя натуральные горы мусора, который сгребли со всего двора трактором, имелись. И ко всему шло так, что именно нам и грозили достаться эти горы.

      Ах, да! Мы – это я и еще один рабфаковец Сашка Гончарук из Подмосковья. Но жил он у тетки в Москве. То есть практически болтался, как мандариновая корка в речной проруби. И для тех, кто жил в Москве, он был как инородное тело, и для нас, жителей общаги, тоже был чужак. Но все-таки из одной группы, тоже после армии…

      Мы бочком, бочком стали опускаться в подвал. Там тоже работали люди, но уже не наши. А затеряться в такой толпе, которая бывает на субботниках, потом говорить, что работал, но с кем-то чужим, – это проще жареных огурцов. И все бы ничего.

      Так бы и прокатило, да заметил нас еще один одногруппник. Леня Огинский—Босяков. Может это у него действительно такая аристократическая фамилия, как он хвалился, но мне кажется, что довольно странные аристократы получаются. Да и большим показателем личных свойств и качеств в то время для нас было где человек служил в армии, кем служил, что научился делать и прочее.

      А этот орел жил на Академической площади, служил на этой же площади, только с противоположной стороны и служил в духовом оркестре при пожарной части.

      Вот заметил нас этот Леня Огинский-Босяков, понял, что