Затворник с Примроуз-лейн. Джеймс Реннер

таким образом, чтобы, падая одна за другой, они образовали слово: ПАПА. Последняя костяшка упала на еще один пружинный механизм, соединенный с наполненным песком ведерком. Механизм сработал, с ведерка слетела крышка, песок высыпался, опустевшее ведерко поднялось, а ботинок, с которым оно было соединено при помощи еще одного шкива, – опустился. Он привел в действие еще несколько затейливых приспособлений, в конечном итоге отправив в полет через всю комнату игрушечную кошку – попав в баскетбольную корзину, она запустила базовую модель «Мышеловки». Перед тем как мышеловка опустилась, Таннер, как всегда, быстро выдернул из-под нее игрушечную мышку. Дэвид никогда не спрашивал, зачем он так делает. Он хорошо знал своего сына – Таннеру совесть не позволила сооружать конструкцию, из-за которой кто-то лишится свободы.

      – Сынок, это фантастика, – сказал Дэвид, хотя на душе у него все еще было неспокойно.

      – Спасибо, – ответил Таннер. – Я ее весь день делал.

      – Просто шедевр. А для тети Пегги сможешь снова настроить?

      – Почему ты все время уезжаешь? Ты что, теперь всегда будешь на работе, как папа Трэвиса?

      – Просто меня попросили кое-что написать. Как раньше, когда я работал журналистом…

      – Когда еще была мама? – закончил за него Таннер.

      – Да.

      – Мама была красивая?

      – Ты же знаешь. Я много раз тебе говорил, что да.

      Неужели ребенок догадался, что сегодня у отца не совсем обычные планы на вечер? Наверное, он что-то почувствовал. Сын пытался защитить мать, которой не помнил, – это и тронуло Дэвида, и слегка напугало.

      – Расскажи, какая она была красивая.

      – Как первые лучи утреннего солнца, стучащиеся в окно.

      – А еще?

      – Как греза ангела.

      – Она была така-а-а-я красивая…

      – …что, если посмотришь в словаре слово «красавица», там будет написано…

      – «Мама Таннера»!

      – Точно. Именно это там и будет написано.

* * *

      – Могу я тебе кое в чем признаться?

      – Конечно, – сказал Дэвид.

      Они сидели в его «жуке» на парковке гриль-бара «Даймонд». Кэти сняла обруч с кошачьими ушками, позволив волосам рассыпаться по плечам – кроме пары боковых прядей, которые она на манер хиппи повязала вокруг головы. От нее пахло дешевым шампунем и арахисовым маслом. С первой минуты встречи она грызла ноготь на левом указательном пальце, который не выпускала изо рта. «Не пора ли ей озаботиться своим здоровьем, – подумал Дэвид, – с учетом того, сколько лака для ногтей попадает в ее организм?» Едва успев сесть в машину, она настроила радио на местную музыкальную индистанцию и стала подпевать какой-то мутной песне Тори Эймос, которую Дэвид слышал первый раз. На Кэти были черные чулки, зеленое платье, а поверх него – футболка с Ramones. Было совершенно очевидно, что она никогда толком не слушала Ramones, но это не мешало Дэвиду пялиться на ее губы.

      – Ненавижу «Даймонд», – сказала она. – Ну ладно, не ненавижу. Это слишком сильно