Затворник с Примроуз-лейн. Джеймс Реннер

начал отодвигать эту дверь – до сих пор слышу, как она гремела, когда открывалась. Наверное, старый был фургон. Я побежала следом за Элейн. Я не подумала ничего плохого, просто не хотела отходить от сестры. Пару секунд он ничего не делал – стоял и смотрел на нас. И вид у него был испуганный. Смешно, правда? Он был напуган. А мы нет. Потом уж мы испугались. Он схватил Элейн за руку и швырнул ее в автобус, очень быстро, одним движением. Раз – и все. Понимаешь? А потом схватил за руку меня и стал тянуть к открытой двери. Но у меня было, может, на секунду больше времени, чем у Элейн, и я стала упираться – так легко, как с ней, у него не получилось. Но все же он наполовину втащил меня внутрь, и я увидела Элейн. Она лежала, скорчившись, на полу фургона и держалась за голову. Над левым глазом у нее краснела глубокая длинная царапина. Потом я услышала автомобильный гудок. Такой непрерывный: ту-ту-ту-ту! Он выпустил меня, и я упала на гравий парковки. «Залезай, мать твою», – сказал он. Но я не могла даже пошевельнуться, я была в шоке. «Ну, как хочешь», – сказал он, задвинул дверь, подскочил к кабине и вспрыгнул на водительское место. Гудок раздавался все громче и громче. И тогда я увидела большой «кадиллак», он несся к нам по дороге вдоль бейсбольного поля. Парень в фургоне дал по газам, протаранил проволочную изгородь и погнал прямо через бейсбольное поле к Клифтону. А «кадиллак» наконец доехал до парковки и остановился прямо перед моим носом. Из него вышел человек, и я, помню, подумала, ну вот, сейчас все по новой, но он спросил: «Ты в порядке?» Я сказала: «Нет» – и заплакала. «Где твоя сестра? – спросил он. – Где Элизабет?» Я рыдала так, что даже не могла сказать ему, что Элизабет – это я, и только показала на удирающий автобус. «Твою мать!» – закричал он, прыгнул в машину и помчался по полю за фургоном. Я больше никогда не видела сестру. И мужчину из «кадиллака» тоже. Я побежала домой. Рассказала отцу, что случилось. Он оставил меня на кухне одну, и я залезла под стол с ножом для масла, потому что была уверена, что этот парень придет за мной. Через пять минут вернулся папа и позвонил в полицию. Они поставили людей на всех дорогах, ведущих из Лейквуда, но парень исчез. О том, что происходило следующие несколько месяцев, я мало что помню. Я сидела в своей комнате, читала, старалась не слушать, как родители ругаются внизу. Когда они заводились, то говорили очень гадкие вещи. Перекидывали вину друг на друга, понимаешь? Туда и обратно, как теннисный мячик. Иногда мать и мое имя поминала в этой ругани, хотя мне, черт возьми, было только десять лет, и вообще-то она сама виновата, что так поздно приходила с работы. Может, ей нужно было переложить вину на меня, чтобы хоть как-то снять ее с себя и человека, с которым делила постель. Похоже, так оно и было, потому что они отправили меня пожить у тети. На месяц, сказали, но получилось, что навсегда.

      – Боже, Лиз, какой ужас.

      Элизабет отмахнулась:

      – Я не потому тебе рассказала. Я должна была сказать тебе, что семейного Дня благодарения не будет. Я не видела мать тринадцать лет. Семь лет не видела отца. И никогда не буду тебя с ними знакомить.

      Он потянулся через стол