Солнце внутри. Маргарита Зверева

видно, что своих детей у него никогда не было. Но сдерживать слезы я не мог, и они градом катились по моим бледным щекам и капали с подбородка на грудь.

      Барон напряженно вытянулся и откашлялся.

      – Ну… Тише, тише… – шикнул он наконец, как актер, первый раз читающий слова с листа. – Скоро мама придет.

      Тут он прищурился и вновь погрузился в свою привычную мрачность.

      – А где, кстати говоря, твоя мама? – спросил он строго. – Она вообще у тебя есть?

      Я несколько осекся и вытер запястьем слезы с одной щеки. Той, что была ближе к Барону.

      – Есть, конечно, – отрапортовал я смущенно.

      – И почему она не здесь? – вздернул Барон голову.

      – Она… – Я сам не сразу смог вспомнить, почему моей мамы не было рядом со мной в таком плачевном состоянии. – Она…

      Воспоминания вернулись метким ударом в солнечное сплетение.

      – Она сердится на меня, – ответил я грустно.

      – Сердится? – поднял Барон одну бровь. – За что?

      – За то, что я…

      Мне было не особо приятно воспроизводить происшествия последних дней, и я уже хотел сделать вид, что просто забыл, но Барон смотрел на меня настолько требовательно, что меня прорвало.

      – За то, что я в школе написал, что хочу стать телевизором, когда вырасту, – выпалил я и покраснел.

      Брови Барона поднялись еще выше. Я понял, что требовались дополнительные разъяснения, и набрал побольше воздуха в легкие, что оказалось не совсем безболезненным.

      – Ну, нам задали домашнее задание. Последнее перед каникулами. Написать, кем мы хотим стать, когда вырастем, и почему. И я написал, что хочу стать телевизором, потому что мама и папа его любят и с удовольствием проводят с ним время. Тогда учительница…

      Меня прервал взрыв оглушительного смеха. Барон схватился обеими руками за живот и согнулся вперед. Его плечи содрогались и тряслись, и я уже готов был снова обидеться, потому что надо мной так бесцеремонно хохочут, но тут он резко выпрямился и улыбнулся мне восторженно.

      – Это гениально! – взмахнул он рукой. Элегантно, как дирижер. – Дальше! Говори дальше, ребенок!

      – Ну… – попытался я вспомнить, на чем остановился. – Да. Написал… А учительница позвонила маме и позвала ее в школу на родительское собрание. И показала ей. И всем остальным тоже. А потом…

      То, что было потом, вспоминать особо не хотелось.

      – А потом? – подбодрил меня Барон.

      – А потом она вернулась из школы домой, – вздохнул я, и в ребрах снова закололо. – Красная и заплаканная. Ей никогда еще не было так стыдно, она сказала. И рассказала все папе. А папа до этого выпил… Не помню сколько. Но точно выпил.

      – И? – уже с опаской спросил Барон.

      – Ну и влетело мне, – пожал я плечами.

      – Так влетело, что тебя пришлось везти в больницу? – сухо поинтересовался Барон.

      Смех его основательно куда-то испарился. Трудно было поверить, что минуту назад он взрывался фейерверком в нашей палате.

      – Не сразу, – вытер я сопли