Феномен Юрия Арабова (сборник). Юрий Тюрин

в час полдневного зноя» (Флобер). Приметы бытия вроде северонормандские, но большинство персонажей говорят по-русски (субтитры на французском языке). Сама Эмма говорит по-французски, а в минуты замешательства или волнения переходит на какой-то птичий русский говор. Язык, на котором говорит Сесиль Зервудаки, позволяет передать зрителю – по замыслу Сокурова – мысли, не произносимые внятно, в образах языковой конкретики. Именно коннотативный уровень высказываний должен раскрывать смысл авторской идеи.

      Несмотря на лихость адаптации сценаристом романа Флобера, режиссер умудряется снять метраж настоящего блокбастера – 2 часа 45 минут. Визуальная картинка преобладает над вербальным рядом, что затаенно, как мне кажется, не по душе сценаристу.

      По Сокурову, движения кинокамеры, томительное разглядывание миллиметров и сантиметров пространства, молчаливые панорамы есть особенное кинематографическое письмо, способное раскрывать самые различные темы: метафизические, психологические, эротические, бытовые, даже мистические. Назойливое жужжание ползающих и летающих мух, к примеру, сопровождает весь киноряд: летом и зимой, весной и осенью, в жару и в холод, в доме Шарля и в руанской гостинице, в разогретом зноем поле и в застывшем от изморози селении. Мухи – суть, спутники провинциального бытия, налипь на колесе быстротекущего, равнодушного времени.

      Мог ли кинодраматург ожидать, что грамотный сценарий превратится в эпатажный эротический фильм, абсолютно неожиданный для советского кинематографа 1988 года? Рядом со скандальной «Маленькой Верой» В. Пичула картина Сокурова вылядит просто Монбланом экранной свободы. Не знаю всех обстоятельств и подоплек, но предположу, что Александр Николаевич опьянел от литровых глотков «перестроечных» соблазнов. Ослабла цензура, нет кандалов на ногах, можно снимать актрису из Франции, можно легко перейти порог госкиношных запретов.

      Уже второй эпизод в картине разыгран и снят в формате показательного эротического кино: два голых тела, Эмма и Шарль (Роберт Вааб) старательно имитируют половой акт. Словно полированные, полушария ягодиц мужа с частотой паровозного поршня совершают сладострастные движения, доставляющие стонущей от наслаждения жене предельное блаженство.

      Но последующий эпизод приводит зрителя в некоторое недоумение. Мадам Бовари откровенно скучно в доме провинциального доктора. Сесиль Зервудаки, зашивая наволочку с набитыми туда перьями, нечаянно укалывает себе палец. Сверхкрупным планом показана человеческая кожа с входящей в нее, как сверло, стальной иглой. Возникает прямая ассоциация с вкалыванием наркотика. Эмма в нарастающем приступе истерики бомбит кулаками треклятую наволочку, судорожными движениями выдергивает и разбрасывает из нее пучки белых перьев (киноцитата из Тарковского), безобразно проклинает весь белый свет. Зигмунд Фрейд внятно нам объяснил бы причины столь взбалмошной вспышки эмоций…

      «Как-то раз, – пишет Флобер, – Шарль не смог объяснить Эмме смысл попавшегося ей в одном романе