Лестница к самому себе. Лиана Хаким

в утробе хорошо чувствует все эмоции матери, и из-за того, что я была нежеланной, это проявилось в яростном нежелании выходить на свет. К тому же козье молоко настолько специфическое и жирное, что грудному ребенку совсем не подходит. Ирония судьбы: я родилась в год Козы, но не переношу даже запах молока этого животного.

      В общем, еще с младенчества мама относилась ко мне с пренебрежением. Думаю, если бы со мной что-нибудь случилось, она бы не особо жалела и уж тем более плакала.

      Помню, как в восемнадцать лет я спросила у папы:

      – Пап, а я на самом деле была плаксивой и не давала никому покоя?

      – Нет, конечно, – ответил отец с теплой улыбкой. – Ты плакала, пока не стала сосать грудь, а после ты была само спокойствие.

      А потом рассказал, что лежа на пеленальном столе, могла описаться, но никому не было до меня дела. Отец был на работе, кроме матери, никто не мог меня перепеленать, но ей было не до меня. Она занималась всем, чем угодно, кроме грудной дочки.

      С четырех лет мама убедила меня в том, что бабушка умерла потому, что я громко плакала, и та не выдержала моего крика. С этими мыслями я прожила до двадцати пяти лет. Однажды я набралась храбрости и спросила у тети:

      – Тетя Мария, на самом ли деле бабушка умерла от моего плача и крика?

      Мария пришла в ужас.

      – Ты что? Не думай даже так! Ты плакала до месяца, потому что у тебя болел живот от молока. Наша мама при жизни тебя не видела, она вообще жила в другом городе и очень сильно болела.

      Я рассказала про то, что говорила мне мама, и тетя Мария искренне сожалела и плакала. Ей было стыдно за сестру.

      – Когда-нибудь ты узнаешь все о своей матери, – сказала она, когда более или менее успокоилась. Она сказала это вскользь, негромко, но фраза отложилась в памяти.

      В пять лет мы ездили в город, где жила и была похоронена бабушка. Добирались очень долго на нескольких автобусах по жаре. Утром мы были в той самой деревне, успев на поминки. Это было мое первое знакомство с деревней. Было много людей, все суетились, на улицах варили много еды. Я начала чесаться, и мне становилось все тяжелее дышать. Я подошла к маме, но она отмахнулась. Отец был чем-то занят. К вечеру мне стало совсем невыносимо, я уже не дышала, а хрипела. Я плакала молча, стараясь не привлекать внимания. Я лежала на скамейке, мучаясь и пытаясь вздохнуть больше воздуха, но по-прежнему была никому не нужна.

      Подошла Мария и взяла меня на руки. Температуры не было, я только свистела при каждом вдохе. Все вернулись с кладбища, отец увидел меня на руках у тети и запаниковал. Он подбежал и испуганно спросил, что случилось. В деревне и врачей толком нет, нашли ветеринара. Тот посмотрел меня и сказал, что надо срочно увозить меня, иначе я могу умереть еще до наступления утра.

      – Ой, да пройдет все, ничего страшного, – безразлично сказала мама, положив в рот какую-то закуску, и вернулась к гостям.

      В город меня повезла тетя Мария. Всю дорогу мы тряслись в каком-то транспорте, я не помню, как дожила до следующего