Сиреневый бульвар. Московский роман. Владимир Шмелев

воссиявших. Разве в этом подвиг? Он в труде, или ратном деле, благородном поступке. Зачем на Бога кивать? Сам за себя отвечай и на себя надейся. Святость – человеком остаться. Это труднее всего. Особенно среди людей, в миру. А спрятаться в скорлупу, затвориться – удел слабых.

      – Ты права, Аня. Только мне так спокойнее, потому не могу ослушаться родителей, наказали от Бога не отказываться.

      – Это личное дело, каждый решает сам, во что верить. Может православие сохранит идентичность славян. Есть в этом резон. Беда в религиозных распрях, у кого вера правильная, у кого неверная. Извини меня, такая дремучесть, когда человечество избавится от этих пут. Неужели без Бога люди станут людоедами?! А совесть, это уже доказано – нейроны мозга, высокоразвитая материя. Хотя при этом остается много вопросов, как формировалась и под воздействием чего эта материя. У человечества хватит ума, расшифровать многие проблемы. Задачи будут решены как самые сложные уравнения.

      Анатолий Сергеевичу, не со всем согласному, была люба сама эта уверенность. И потому не стал говорить, о том, что вера в коммунизм, пусть уже в прошлом, была изнанка христианства. Но в одном они сходились, в вере в Родину, в Россию.

* * *

      – А вам не кажется, Анатолий Сергеевич, что это завуалированная грубость? Мне претит все резкое и крайнее.

      – Ты хочешь сказать, что мы невоспитанные хамы? Что ты за цаца? Тебя правда коробит! Мы – люди простые, Кембриджи не кончали, лихого хлебнули с лихвой, – с этим Анатолий Сергеевич сменил иронию и сарказм на громовое и победное в своем тоне. Теперь на его лице проступило пережитое, что было суровым горьким и страшным.

      – Голод, война, разруха, черт побери, не до того было. По думаешь, теща матюгнулась. Да она лучше тебя в стократ.

      Откровенно говоря, такого поворота в нашем разговоре я не ожидал. Все они – люди этого поколения, такие прямодушные, особенно если их что-то взволнует, нервирует. Здесь уже не до дипломатии, послать могут куда подальше. И не обидишься на них, потому что, если рассудить, они правы. На их долю выпало немало, и все что у нас есть их рук и ума дела. Советский Союз строили они. Думал, наш разговор окончится ссорой. Накричит на меня Анатолий Сергеевич от обиды не только за Анну Николаевну, за все его поколение. С тем и разойдемся. Но не такой он был человек.

      – Ты не серчай, Володя, мы старые, нас любой обидеть может. Потом я скажу тебе, между нами, личная неприязнь к тебе Николавны не только от того, что ты по ее мнению, на мужика не похож. У нее, как и у нас, такого понятия нет, вшивый интеллигентишко. Жалко, конечно, денег ты не можешь заработать для нормальной жизни. Думаешь, просто так она тебя журналистишкой называет? Ты, там, в своем, извините меня, в затрепанном журнале, изгаляешься. Думаешь, я не читаю твои опусы. Вот статья о Дзержинском. Помоями его облил. Это не честно, тебе человек из могилы ответить не может.

      Вот он камень преткновения, мое мировоззрение. Как объяснить, что не могу я мыслить, как он или как Анна Николаевна. Если даже мыслят они правильно, и убеждения