Сиреневый бульвар. Московский роман. Владимир Шмелев

Она красавица, все при ней: статная, в глазах огонь, волосы как смоль. Ты не можешь ее оценить по достоинству. Любви у тебя нет, денег тоже.

      Казалось, не могла она так думать и уж тем более говорить. Пусть я беспородистый кобель, дворняга, нечесаный, в репейниках. Бегал по заданию редакции, за чушью собачьей, высунув язык. Пинают меня, обзывают. Я огрызаюсь. Дома тоже сплошное унижение. А скажи что, в ответ:

      – Ты мастак с бабами язык распускать. На работе ты его в одно место засунешь. Спроси редактора о зарплате, скажи, на эти деньги жить невозможно. Тогда поверю, что ты мужик, – кипятилась теща.

      – Нет, не могла она так сказать, – возразит каждый, кто ее знал. Анна Николаевна была душой компании. Непререкаемый авторитет, перед которым трепетал даже герой войны, орденоносец Анатолий Сергеевич.

      Как-то он мне сказал, был случай, пересеклись мы с ним.

      – Ты что там голос повышаешь? – видимо, теща с ним поделилась. – Был бы жив Ростислав Николаевич, ее покойный муж, он заступился бы за Анну Николаевну. Он бы тебя на место поставил».

* * *

      Что касается Ростислава Николаевича, то его звали не иначе, как «прокурор», все законы на зубок. Про таких говорят, «заведет, не выведет».

      «Он бы тебя умыл одним словом, Он мастак, любого за жабры брал».

      Внезапно умер Ростик, так звали его родные. Вслед за своей мамой. Говорят, после ее поминок он отмечал день рождения одного из своих сотрудников.

      Анатолий Сергеевич не хотел верить в это. Были они закадычные друзья. У них было взаимное уважение и тяга к друг другу на почве знаний. В бараке их так и звали «знатоки». Что один, что другой, любое любопытство удовлетворить могли. Соседи побаивались и чтили, раскланивались. Если какой вопрос, обращались к ним, бумагу какую написать, жалобу, прошения.

      – Сердце Ростика не выдержало, больно много на него взвалил, – сказал, прощаясь с ним на похоронах, Анатолий Сергеевич, – мы с ним оба за справедливость стояли.

      Жаль было всем: брату, жене, дочери и его друзьям. Сокрушались, что так нелепо, бесславно закончилась жизнь умнейшего человека, у которого, казалось, должно быть все блестяще.

* * *

      – А что, Анну Николаевну можно обидеть? – На своем лице я изобразил удивление, похоже, разговор обернется чем-то неприятным. – Мне думалось, напротив, она хозяйка.

      – Она не из тех людей, что будет что-то терпеть, овцой никогда не была и с «прокурором» Ростиком расправлялась в один момент.

      – В вашей семье она старшая, именно хозяйка и слушай ее, – и с этими словами Анатолий Сергеевич для пущей убедительности рассек воздух, своим здоровым кулаком. Мол, баста и точка. – Анна Николаевна кристальной души человек! И пусть заглавная, она плохого не пожелает и не сделает. Суровая, с характером, нужно, приструнит для порядку. Зато у нее во всем осечек не было.

      – А как со мной быть? Почему себе другого зятя не подобрала? Это не осечка?

      – Вера от отчаяния замуж вышла за тебя.

      – Бог ты мой, какие подробности узнаю.

      Теперь