Коновницыны в России и в изгнании. Отсутствует

вопросы?» «Да, я три месяца в тюрьме и мне до сих пор не предъявлено никакого обвинения». «Ваше дело уже закончено и Вас на днях расстреляют. Конвойные ведите его в тюрьму. При попытке бегства колите штыками, понятно?» В этом заключался весь допрос.

      Медленно ползет время… пустота… Иногда кто-нибудь на рояле играет новую песню Вертинского:

      Ваши пальцы пахнут ладаном,

      А в ресницах спит печаль.

      Никого теперь не надо Вам,

      Никого теперь не жаль…

      Петроград

      Решили ехать в Петроград и добиваться, пока не поздно, освобождения брата. Пишу прошение и собираю подписи крестьян.

      Приезжаю в Петроград рано утром в начале февраля 1919 года. Я одет в кожаную куртку, смазные сапоги, на голове крестьянская меховая шапка, а за плечами мешок. В нем хлеб, сало и картошка. Не видно ни трамваев, ни извощиков. Изредка проносятся на лихачах военные в щегольских кавалерийских шинелях, с красными звездами на фуражках. Окна и двери Гостиного Двора заколочены досками. Магазины не торгуют. На улицах закутанные в тряпье женщины и мужчины, одетые в остатки военной формы, меняют на хлеб кусочки сахара, папиросы и предметы домашнего обихода. Все это разложено на грязной бумаге на тротуаре.

      Я разыскиваю знакомых. Двери парадного хода закрыты, нужно идти через черный ход. Из некоторых квартир выносят мебель. Звонки не действуют. Стучу в дверь. Слышу, кто-то тихо подходит к двери, не открывает, видимо боится…

      После долгих скитаний по городу, наконец, нахожу в бывших меблированных комнатах кровать, на которой мне позволили переночевать за кусок сала. Отправлюсь в ЧК на Гороховую улицу. У входа часовые с пулеметными лентами через плечо и ручными гранатами на поясе. Вхожу… Небольшая полутемная комната. У одной стены что-то вроде прилавка. Возле него худая женщина в черном. За прилавком кто-то роется в бумагах. Женщина держит в руках пачку папирос и, как я понимаю, просит передать ее заключенному, может быть мужу. Просматривающий длинные списки человек обрадовался, наконец нашел имя, которое, видимо, долго искал – вчера расстрелян.

      Спрашиваю, кому могу передать прошение об освобождении брата.

      «В комиссариат юстиции на Литейном». Иду на Литейный. Широкая мраморная лестница очень грязна и заплевана. Вхожу в первую большую комнату. Несколько девиц в пальто стучат на пишущих машинках. Красные пальцы окоченели от холода и медленно выстукивают буквы. На полу груда бумаг. Я рассказываю, что привез прошение. Одна из девиц, не дослушав меня до конца, вырывает у меня из рук прошение и кладет его в общую кучу бумаг. – «Могу ли я получить расписку?» – спрашиваю я. – «Никаких расписок мы не выдаем», – отвечает она злобно. Этим дело и кончилось.

      Уезжая из Кярова, я получил письмо от крестьянина нашей деревни к его родственнику, Петроградскому рабочему «видному члену партии», как он мне сказал. Он живет на Васильевском острове. Попробую его разыскать. Выхожу на улицу. Стало совсем темно и пусто… Огромный