Коновницыны в России и в изгнании. Отсутствует

автомобиль и едем в «Кресты». Эта тюрьма известна своим строгим режимом, из нее еще никто не убегал.

      Идем в тюремную канцелярию. Начальник тюрьмы в офицерской форме с солдатским Георгием. Отца уводят.

      Еду на вокзал, чтобы вернуться в Кярово.

      Петроград сильно изменился за то короткое время, что я его не видел. На улицах мало офицеров, зато много грязных и небрежно одетых солдат. Появилось много элегантно одетых штатских, новых кафе. На Невском нет былой сдержанности. Толпа громко смеется, жестикулирует, поплевывает семечки…

      В нарядных магазинах исчезли многие товары.

      Через месяц отца выпустили, сказав, что он был арестован как свидетель, все же с него взяли подписку о невыезде из Кярово.

      В тюрьме отца навещал известный революционер Бурцев. Отец говорил, что он произвел на него хорошее впечатление.

      Совет солдатских и рабочих депутатов постепенно стал забирать власть в свои руки.

      Ленин из особняка Кшесинской готовил большевицкий переворот.

      Большевицкий переворот

      В начале сентября я вернулся в корпус, в 6-й класс. Корпус был переименован в Военную гимназию. Молодые офицеры-воспитатели стали подлаживаться к революционной обстановке. В корпус поступило много новых неизвестных людей. Все разваливалось.

      Я написал родителям, что хотел бы оставить корпус.

      В конце октября вечером, когда мы собирались ложиться спать, раздался сильный артиллерийский выстрел, задрожали стекла. Через некоторое время еще несколько выстрелов… Это крейсер «Аврора» обстреливал Петроград с Невы. На следующий день, 29-го октября, в «Кровавое воскресенье», с 8-ми часов утра началась осада Владимирского военное училища. Юнкера и женский ударный батальон отстреливались до 2-х часов дня. Артиллерийским огнем разбито не только Владимирское училище, но и соседние дома. Убиты и ранены дети и женщины.

      С момента сдачи толпа вооруженных зверей с диким ревом ворвалась в развалины училища, началось кровавое побоище. Многие безоружные были заколоты штыками. Мертвые подвергались издевательствам: у них отрубали головы, руки, ноги. С мертвых снимали шинели и сапоги.

      Оставшихся в живых повели под усиленным конвоем в Петропавловскую крепость, подвергая издевательствам и провожая ругательствами. Это было кровавое шествие на Голгофу, так как там их расстреливали сотнями, а сдавшихся юнкеров на городской телефонной станции выводили на улицу и здесь зверски убивали. Еще живых, с огнестрельными ранами, сбрасывали в Мойку, добивали о перила набережной и расстреливались в воде.

      Вскоре появились стихи Вертинского:

      Я не знаю, зачем и кому это надобно,

      Кто послал их на смерть не дрожащей рукой,

      Забросали их елками и засыпали грязью,

      И пошли под шумок по домам толковать,

      Что пора положить бы конец безобразию,

      Что и так уже скоро начнем голодать.

      Нас одели в солдатские шинели, так как юнкеров и кадет ловили и убивали на улицах.

      Юрий