Остров на краю всего. Киран Миллвуд Харгрейв

говорит сестра Маргарита. – Пожалуйста.

      – Надеюсь, ваши молитвы звучат убедительнее, сестра. – Как и монахиня на слове «сэр», мистер Замора делает ударение на последнем слове. Потом демонстративно шумно вздыхает и, слегка наклонившись вперед, выдвигает верхний ящик письменного стола.

      Из ящика он извлекает пинцет и осторожно кладет его рядом с петицией. Потом достает стеклянный диск с деревянной ручкой и кладет рядом с пинцетом. Аккуратно подвигает оба предмета туда-сюда, чтобы оба предмета выровнялись по невидимой линии. Как солдаты, как школьники или пришпиленные к стене бабочки. Потом задвигает ящик. Все это делается с невозможной медлительностью, от которой по коже у меня бегут мурашки.

      Одной рукой мистер Замора берет пинцет, зажимает верхний уголок петиции и поднимает ее, держа на расстоянии вытянутой руки. Другой рукой он берет ручку стеклянного диска и смотрит через него на лист. Глаза за стеклом выпучиваются и мигают.

      – Мы, нижеподписавшиеся, протестуем против четвертого пункта статьи пятнадцать, введенного в действие представителем правительства мистером Заморой. Мы просим наделить лиц, не достигших восемнадцати лет, тем же правом, которым пользуются лица, достигшие восемнадцати и более лет, а именно: директор департамента здравоохранения разрешает таким лицам оставаться на Кулионе при условии, что жить они будут в зонах Sano. Ограниченное посещение зон Leproso разрешается под наблюдением властей.

      Слушать слова, позаимствованные со знаков, установленных на каждой улице, и произносимые вслух, с легкой усмешкой мистером Заморой, ужасно.

      – Мы считаем, что такие меры помогут смягчить травматические эффекты насильственного разделения, не прибегая к принудительной миграции. Подписано… – Мистер Замора поднимает голову. – Практически всеми, проживающими на этом жалком куске суши.

      – Не всеми. – До сих пор нана стояла неподвижно, и ощущение было такое, будто я держу руку статуи или ветку дерева, но теперь она наклоняется вперед и берет ручку из чернильницы на письменном столе мистера Заморы.

      – Нет… – восклицает он, но нана уже вырвала листок из пинцета, оставив клочок в сверкающих зубчиках. Найдя относительно свободное местечко, она вписывает свое имя, кладет листок на стол и втыкает в чернильницу ручку, отчего повсюду разлетаются малюсенькие черные капельки.

      – Ну вот. Теперь здесь все, проживающие на «этом жалком куске суши», – шипит нана. Дыхание у нее тяжелое, платок то вздувается, то втягивается. Бондок смотрит на нее с восхищением, как на тигрицу, удивительную и ужасную.

      Смотрит и мистер Замора, но с другим выражением – будто видит перед собой призрака. Руки его застыли в поднятом положении, словно он все еще держит петицию, и оставшийся в зубчиках пинцета клочок мелко дрожит. Лицо бледное, а пухлые губы беззвучно шевелятся. Взгляд перебегает с наны на черные пятнышки чернил, сохнущие на стопках бумаги, и дальше, с ее платка на расплывающееся черное пятно на розовом галстуке. Он тихонько, как побитый пес, подвывает.

      – Мистер