Бульвар Молодых дарований. Альфред Портер

свои привычные «макагггроны по-флотски» и делает вид, что не слышит. Я стою в стороне и углублённо изучаю кружочки и полосы на грязноватых обоях.

      Ну чего, доценты?.. говорит обиженно Васька и протягивает в нашу сторону смятую синюю пятёрку… Кинем на морского, кому бежать в монопольку?..

      Мы с Толиком переглядываемся. Шарим по карманам в попытках найти недостающие на две бутылки «Московской» рубль и четырнадцать копеек.

      Эх вы, академики!.. говорит неодобрительно Васька… И чему вас там только учат, в этих ваших сраных институтах…

      Пока Толик варит макароны, поджаривает кошачью колбасу и вываливает макароны из кастрюльки туда же на сковороду, чтобы довести это яство до готовности – я бегу на угол Чернышевского в гастроном.

      «Столичную» мы не пьём из принципа, а не потому что на семь копеек дороже. «Столичную» пусть лакают фарцовщики, официанты, парикмахеры и всякий прочий народ, живущий на левые денежки. И вкус у неё какой-то прилизанный.

      Потом мы сидим у Толика в комнате, втиснувшись кое-как между кроватью и столом. На столе дымится сковорода, где в развалах макарон тут и там благоухают ливером чёрные комки «кошачьей».

      Васька привычно захватывает зубом выступ жестянки, которой закупорена бутылка. Отдёргивает голову назад, и сплёвывает круглую крышечку на стол. Разливает всё содержимое бутылки в три составленных тесно стакана.

      Ну чего, профессора?.. Поехали?..

      И закидывает голову, прижимая край стакана ко рту.

      Я смотрю на Васькин кадык. Он подёргивается при каждом неспешном глотке.

      Мы с Толиком стараемся не отставать.

      Но Васька уже спешит разлить по стаканам вторую бутылку. Вдруг Тонька придёт и помешает?

      За догоним-перегоним Америку!.. говорит, ухмыляясь, Васька и опрокидывает себе в глотку второй стакан.

      И занюхивает «Московскую» коркой чёрного хлеба.

      Ладно, доценты… говорит он благодушно… Вы тут продолжайте заседание. А у меня там жена стынет, ждёт сугрева…

      Он вздыхает и встаёт.

      Хорошо вам, бляха-муха, ребята. Все бабы ваши… А тут хошь-не хошь, а давай…

      Покрутив сокрушённо головой, сосед выходит и осторожно, без стука, прикрывает дверь.

      Мы слышим, как он торопливо крадётся к двери туалета напротив. На минуту закрывается там и уже громко и шумно, больше не прячась, выходит в тамбур и по скрипучему полу идёт кухней к себе.

      Вот, Алька!.. говорит Толик поучающе… Ты у нас тут один не познал ещё пгррэлести супгрружества. Мотай на ус!.. Или на что там ещё у тебя есть наматывать…

      Мы молча налегаем на макароны. Сковорода опустевает почти мгновенно.

      Потом мы снова долго шарим по карманам, отыскивая последние гривеники и двушки.

      И идём неспеша к Чернышевской. На «Оптимистическую Трагедию», новый шедевр нашего советского кино.

      Стипуха у нас в самом деле дерьмо. Двадцать два рэ пятьдесят копеек на первом курсе, с почти незаметным увеличением при переходе с курса на курс. По два рублика за