Иркутъ Казачiй. Зарево над Иркутском. Герман Иванович Романов

победу над большевицкими узурпаторами, что воткнули нож в спину революции?!

      – В мелкую капусту покрошим, вы только прикажите, ваше высокопревосходительство. С четырех сторон Петроград город запалим. Да за революцию мы всех этих германских наймитов и шпионов смешаем с говн… – Федор осекся, ругательство вовремя застряло в горле. И еще заметил, что при титуловании министра-председателя тот заметно поморщился, будто лимон пожевал, и решил впредь называть его господином главнокомандующим, но не вашим высокопревосходительством.

      – Не надо так горячиться, мой друг, Петроград все же столица, – Керенский покровительственно похлопал казака по плечу и повернулся к генералу. – С такими молодцами, как ваши казаки, нам победа обеспечена и над узурпаторами–большевиками, и над кайзером, их высоким покровителем. А вы как думаете, есаул?

      Свой вопрос Керенский задал появившемуся из-за спины Батурина командиру сотни. Коршунов чуть щелкнул каблуками и выпалил:

      – Лихой казак, отлично показал себя в боях. У меня все такие казаки в сотне. Господин верховный главнокомандующий, дивизионные комитеты уже собраны и ждут вас на втором этаже!

      Но не успел проделать Керенский и пары шагов к двери, как у него за спиной появилась дама приятной округлости, лет тридцати, а то и меньше. Подойдя вплотную к министру-председателю, женщина что-то тихо прошептала. Федор не расслышал, хотя уши навострил, что твой заяц.

      – Говорите, отличный казак?! – Керенский вопросительно посмотрел на Коршунова. Поморщил несколько секунд лоб, улыбнулся чему-то и негромко сказал: – Таких награждать надо без промедления, ибо революция ценит заслуги перед ней. Я вас произвожу в следующий воинский чин…

      Тут Керенский остановился, наморщил лоб в размышлении, стал мучительно жевать губами, не в силах выговорить какое-то слово. Наконец выдал:

      – Подпрапорщика!

      Не успел Федор осознать случившиеся и толком обидеться на столь вопиющее несоответствие, как тут за спиной председателя правительства вырос полковник и что-то прошептал.

      – Я хотел сказать – подхорунжего, вы же казак. И помните, после победы над большевиками, если вы проявите доблесть, вам предназначены погоны офицера. А от вашего конвоя отказываюсь, идите в авангарде – революция должна победить. Приказ напечатать немедля, – последнюю фразу Керенский уже бросил своим секретарям и протянул Батурину ладонь.

      Федор на радостях так сдавил его мягкую ладошку, что Керенский поморщился и поспешил выйти из столовой. За ним гурьбой тронулись и остальные, на ходу поздравляя казака – кто хлопал его по плечу, кто просто пожимал руку. Удостоился Федор и генеральского похлопывания, и крепких офицерских рукопожатий, чему немало возгордился. Не прошло и минуты, как обширная столовая полностью опустела – в ней остался лишь чуть растерявшийся Федор и эта женщина, с чьей подачи он обрел вожделенный чин…

      Олха

      (Семен Кузьмич Батурин)

      – Я