Урки и мурки играют в жмурки. Фима Жиганец

распластался, как Рокфеллер в ванне».

      Следователь районной прокуратуры Костя Костанов, не обращая внимания на противный мелкий дождь, задумчиво сидел в позе орла рядом с незнакомым и глубоко чуждым ему телом. Костя был погружён в размышления, тело – в речку Безымянку. Костя – с головой, тело – по пояс. Неглубокий ручей шириной метров восемь – десять, сдуру названный кем-то речкой, нёс мутные вонючие воды по дну оврага сквозь Автосборочный поселок. Вдоль одного из берегов тянулась улочка Сельская с тихими частными домиками и патриархальным деревенским бытом. Улочка полностью оправдывала своё пасторальное название. Находилась она всего в трёхстах метрах от шумного проспекта имени геноссе Маркса и зримо воплощала процесс слияния города с деревней. Утрами жителей будили горластые петухи, а в некоторых дворах держали коз и свинок.

      Обитали на Сельской в основном тихие бабульки и тихие алкаши. Баба Дуся, которая наткнулась на тело Рокфеллера в пятом часу утра, представляла собой помесь обеих пород: живописный тип старой пьяницы в калошах на босу ногу и c драным зонтиком, который щерился во все стороны острыми спицами.

      – На берегу пустынных волн сидел он, дум великих полн… – грустно процитировал следователь классика и поднял печальные глаза на старушку. – И что же вас, драгоценная Евдокия Матвевна, потянуло в такой час, не говоря уже о чудесной погоде, на берега пустынных волн?

      – На куда? – не поняла баба Дуся и икнула, обдав Костю свежим сивушным запахом. – На каких волн?

      – Какого тебя, старая, понесло в такую рань в такую срань? – перевёл фразу на доступный аборигенский язык долговязый опер Серёга Степцов, стоявший за спиной следователя. – Чё ты в овраг этот долбанный спустилась до первых петухов? Скрозь тьму кромешную…

      – Так мусор же высыпать! У нас тут куча мусорная! От же ж рядом с вами.

      – Время самое то, – одобрил Костя Костанов.

      – И место удачное, – поддакнул опер Степцов. – Живописное полотно «Мусора́ у кучи мусора». Что с клиентом, Андрей Герасимович? – поинтересовался он у судмедэксперта с лаконичной фамилией Зуб, уже осмотревшего труп и теперь стоявшего в сторонке.

      С виду Зуб больше напоминал гвоздь. Сухопарый, вытянутый в струнку, он носил одежду преимущественно унылого серого цвета, который в народе обычно называют «сиротским». К тому же гардеробчик медэксперт почему-то упорно подбирал размера на два меньше, словно и впрямь скупал списанную униформу в детском приюте. Пальтецо застёгивалось на одну пуговицу, и то с трудом, рукава не закрывали запястий, брюки – лодыжек.

      – Пациент скорее мёртв, чем жив, – отрапортовал медик, потянулся и противно хрустнул суставами.

      – Ценное наблюдение, – заметил Костя. – Я надеюсь, он умер естественной смертью?

      – Совершенно естественной, – подтвердил Зуб. – По крайней мере, для его образа жизни. Ему свернули шею. Подробнее скажу, когда вытащим.

      – Знаете, как Манька-Облигация говорила Жеглову? – напомнил Зубу Костя. – «Ты кто такой, чтобы за мой образ жизни на людЯх рассуждать?». Может, мы имеем дело с вполне приличным человеком.

      – Ну, конечно, – презрительно хмыкнул эксперт. – Мало я этих приличных перевидал… С его рожей – только в палату лордов.

      – Чего стоим, кого ждём? – вмешался дежурный прокурор городской прокуратуры Игорь Сергеевич Полторак – грузный мужчина лет сорока с гаком. Свою массивную фигуру он наивно пытался скрыть от дождика, держа над головой тощую папку. Раньше Игорь Сергеевич был следователем в том же райотделе, где сейчас рыл землю носом Костанов, и за ним закрепилось прозвище «следак Полторак». Да так и не открепилось после ухода на повышение. Полторак этого страшно не любил. Так же он не любил ночные дежурства, особенно под дождём. Ему не терпелось скорее расплеваться с этим делом, а не искать чёрную кошку на ночной помойке. Тем более кошки здесь нет, а есть какой-то утопший козёл.

      – Семён Давидович, вы во всех позах запечатлели эту героическую личность? – поинтересовался Костя Костанов у мелкого субъекта лет шестидесяти, который, словно лысый ястреб с фотокамерой, нарезал круги вокруг утопленника .

      Эксперт-криминалист Семён Давидович Гольдман отмахнулся:

      – Да погодите вы! Значит, головою на тридцать градусов к юго-востоку…

      – Начинается, – буркнул опер Серёга Степцов. – Давыдыч, ты ещё к звёздному небу привяжи. «Меркурий в созвездии Псов под знаком Козерога»…

      – Мусьё Серж, не надо тАту бумзен лернен, – недовольно буркнул Гольдман. – Ферштейн?

      – Нихт ферштейн, – признался Степцов и поинтересовался: – Это по-каковски?

      – На идиш это значит – не учите папу половым извращениям, господин намоченный опер, – перевёл Семён Давидович. – Я своё дело делаю, вы займитесь своим. Ваш крест – по дворам народ опрашивать. Всё, можно вытаскивать! – дал отмашку криминалист двум «формовым» сержантам.

      Неведомого пловца выволокли на берег. Он лежал, широко разбросав руки в стороны. Луч света от фар милицейского «уазика» вырывал из тьмы черты довольно гнусного лица, особо приметного