Вина мнимая и настоящая. Как научиться жить в мире с собой. Марина Сульдина

в памяти детали последнего свидания, жестоко упрекая себя во всех неловких словах, неудачных шутках или даже в том, что не контролировала свой взгляд, а значит, наверняка «посмотрела не так». В конце концов, устав от сомнений и тревог, она перезванивает и просит прощения у ошарашенной подруги, вынуждая ее, в свою очередь, тревожиться и тратить силы на то, чтобы убедить ее в обратном: нет, она вовсе не обиделась, не на что было обижаться.

      Некоторые люди, подверженные переживанию такой вины, могут полностью увязать в ощущении своей «плохости» и виновности, не всегда понимая, что их виновность – только защита от страха быть непринятым, от страха неодобрения.

      Такие люди начинают просить прощения, оправдываться, а то и нападать, если чувствуют хоть малейшую угрозу критики. Если их уже критикуют, они воспринимают такие сообщения болезненно, даже если замечание сделано в доброжелательной, шутливой форме.

      Яркий пример такой невротической вины демонстрирует нам герой известного рассказа Чехова «Смерть чиновника»:

      «В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрич Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола»… Но вдруг лицо его поморщилось, глаза подкатились, дыхание остановилось… он отвел от глаз бинокль, нагнулся и… апчхи!!!.. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек, поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханьем? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, в первом ряду кресел, старательно вытирал свою лысину и шею перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.

      «Я его обрызгал! – подумал Червяков. – Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо».

      Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо:

      – Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно…

      – Ничего, ничего…

      – Ради бога, извините. Я ведь… я не желал!

      – Ах, сидите, пожалуйста! Дайте слушать!

      Червяков сконфузился, глупо улыбнулся и начал глядеть на сцену. Глядел он, но уж блаженства больше не чувствовал. Его начало помучивать беспокойство. В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал:

      – Я вас обрызгал, ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы…

      – Ах, полноте… Я уж забыл, а вы все о том же! – сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой.

      «Забыл, а у самого ехидство в глазах, – подумал Червяков, подозрительно поглядывая на генерала. – И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал… что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел. Теперь не подумает, так после подумает!..» Придя домой, Червяков рассказал жене о своем невежестве. Жена, как показалось ему, слишком легкомысленно отнеслась к происшедшему; она только испугалась, а потом, когда узнала, что Бризжалов