Марина Цветаева: «Дух – мой вожатый». Елена Лаврова

громом / Пораженная, прямо сожженная в грудь, – / С мародером, с вором, но не дай с гастрономом, / Боже, дело иметь, Боже, в сене уснуть! / Мародёр оберёт – но лица не заденет, / Живодёр обдерёт – но душа отлетит. / Гастроном ковырнет – отщипнет – и оценит — / И отставит, на дольше храня аппетит. / Мои кольца – не я: вместе с пальцами скину! / Моя кожа – не я: получай на фасон! / Гастроному же – мозг подавай, сердцевину / Сердца, трепет живья, истязания стон». («Автобус»)

      Мародёр и живодёр – лучше эстета. М. Цветаева находит меткое выражение – «зубочистка эстетства». Эстетству она противопоставляет естественность жизни и природы. В полемике об эстетстве она забывает даже о любимом ею третьем мире искусства: «Хаосом зарослей – по разлагающемуся тюфяку эстетства!» – восклицает она. Тюфяк здесь образ не случайный. Это символ мещанского благополучия. Тюфяк (кровать, перина) – для мещанина средоточие и центр Вселенной. Эстет делает из искусства – бога, и при этом ждет от своего бога дождя. Между тем, художник-творец в отличие от эстета, ничего не делает сам. Он получает вдохновение свыше. М. Цветаева полагает, что одержимость искусством есть ложное понятие: «Но одержимость искусством есть <…> лже-поэт, эстет, искусства, а не стихии глотнувший, существо, погибшее и для Бога и для людей и зря погибшее». Следует различать, считает М. Цветаева, одержимость искусством (эстет) и одержимость людей искусства (художник). Одержимость художника есть одержимость чем угодно (например, стихиями), но не самим искусством.

      5. «Танец – инстинкт»

      Танец – зрелище. Отношение М. Цветаевой к такому виду искусства, как танец было более чем скептическим. Отношение к танцу М. Цветаева переносила и на тех, кто танцует. М. Цветаева говорила, что способна смотреть на танцовщицу три минуты лишь бы она не говорила. В этой фразе – ирония, которая говорит о многом. Отношение М. Цветаевой к танцу можно выразить высказыванием Г. В. Ф. Гегеля: «…голая виртуозность, доходящая в своей крайности до бессмысленности и духовной нищеты». Надо признать, что Г. В. Ф. Гегель вообще не относился к танцу как к виду искусства. Место танцу он отводил не среди важнейших видов искусств, но относил его к так называемым несовершенным искусствам, наряду с садоводством, и.т.п.

      Отношение М. Цветаевой к танцу было заложено в детстве её матерью, Марией Александровной. В очерке М. Цветаевой «Мать и музыка» есть такой эпизод. Первым словом младшей сестры Аси было слово – нога. Мать вознегодовала, что именно это слово было первым, и негодование её объяснялось тем, что она предположила, что дочь станет балериной: «У нас, слава Богу, в семье никто не танцевал». Впрочем, обнаружив, что у Аси нет больших способностей к музыке, мать немного смягчилась. Идя с девочками по осеннему калужскому лугу, мать рассуждает, что балерина тоже может быть порядочной женщиной. Мать рассказала девочкам, что знавала одну такую балерину,