День Города. Новеллы & рассказы. Глеб Нагорный

сатиновых трусах. Но чувствовал – подвисало. Хотя печатали, хвалили… Развелся.

      Воспрял как-то. Снова почувствовал себя гением. Тридцать пять. Кое-кого уже пережил! Во всю печатался. Серьезно. Мог назвать критиков – критиканами. Называл. Стал часто носить плавки – спортивничал, крутил из себя того – двадцатилетнего. Но там все больше скучал. Искры не было. Хватки.

      К сорока что-то произошло. Будто отказала ручка, будто чернила закончились… Перечитывал… Естественно, себя родного, кого же еще!.. Вяловато… Похож на всех сразу… Собственного «эго» (от, набрался за годы слов!) не выразил… да и не имел, наверное, «эго» этого… Смешон и ущербен… Стали жать плавки. Потело… Хотел скупить тиражи… уничтожить… Но уже скупили… дурачоныши… выставили на полках… стирали пыль… глупыши… Я-то знал – чушь! Остановился. Не писал. Дергал правым предплечьем. Привычка.

      Через год взялся за старое. Решил – в стол. Для потомков. А как же! Написал. Вырвало. Буквально. Перечитал. Оказалось, по новой взялся за старое. Дай, думаю, потерплю – с месяцок. Терпел. C неделю. И снова за стол. Черкать и чирикать. Да что это я, в самом деле! Писать! Новое! Другое! Свое!

      К пятидесяти подзабыли. Кто? Что? Откуда? Но выдал! Ах, да! Вспомнили. Приютили. В колонках. «Старое новшество». Вот оно! Не поняли! Стало быть, гений! Гоголем ходил, Пастернаком цвел, Горьким плакал. Сладко так – с мазохистским подтекстом. Не признан. Охаян. Гоним. Писатель, значит! С большооой буквы Писатель!.. Правда, перестал совсем плавать – возраст. Плавки сменил на трусы. Долго носились. Как не менее долго жали.

      Отхаялись. Признали. Просто пара звонков и ненавязчиво-навязчивый пиар. Снова стали читать. Но без удивления как-то, без пиетета должного. Так – нормально. Читается. Имя имею – и хорошо. Сладенько так, не суетно.

      К шестидесяти предложили роман. Тему. Сюжет. Пишу. Ничего так. Скучно, но пишу. Не мое. Немое. Ноги мерзнут. В кальсоны облачился. Себя двадцатилетнего вспоминаю. Безтрусового. Голышоныша. Того – кого сжег. Не профессионала, конечно. Безстильного и наивного. Разнопланового какого-то, разноразмерного и разношерстного… Но как-то… более честного, что ли. Не лгущего – без пятен в промежности… Но променял. На тепло и уют. Хоть и преет.

      И вот мне семьдесят. Я в пигменте. Не пишу уже. Обрыдло – не хочу выгуливать совесть. И не хочу восьмидесяти. Знаю – писать никогда не буду. Ничего. Ибо нечего. Мне холодно и боязно. Пижама врезается в пятна. Я вспоминаю себя и уже не считаю себя кем-то.

      Висит…

      Лунные мухи1

      И была ночь. И висела Луна, и отражалась в окне.

      И говорил один другому:

      – Я вижу Селену.

      И отвечал второй первому:

      – Ты видишь отражение… Как он…

      И спорил первый со вторым, и бил кулаками в грудь, и ухмылялся второй, скрестив руки, точно покойник.

      – Шар. Спутник. Чудо Бога – кратер наших душ, океан любви, грусть неба… Отражение

1

Использованы «лунографические» термины и названия, а также имена ученых и мыслителей, посвятивших спутнику Земли свои исследования и труды.