Загляни в свое сердце. Алексей Николаевич Наст

что голоден.

      –Буду.

      –Я тебе каши дам, суп уже два дня в холодильнике стоял, –сказала бабуля, махнув на кастрюлю с супом, кивнула на деда. – Этот, как свинья, всё съест.

      Дед усмехнулся, покачал головой, продолжая есть.

      –Значит, завтра едете? – спросил дед.

      –Да. Сегодня Ксения пакует вещи, а с утра покатим. Андрюха где?

      Бабуля преувеличенно громко возмутилась:

      –Что за Андрюха? Сколько говорю, так не называть его. Как кличка какая-то. Ушёл куда-то, ещё с утра.

      –Я заеду утром за ним, всё необходимое чтобы приготовил, сменное бельё, щетку зубную…

      –Я сама его соберу, – бабуля поставила перед Тёмой миску с кашей.

      –Дед, дай мне бензина.

      Дед сразу насупился, некоторое время не отзывался, молча работая ложкой. Тёма напряженно молчал. Всегда не любил его за такие минуты.

      –Сколько тебе? Сам ещё не получал, покупать придётся.

      –Канистру дай.

      –Даст, Тёма, – бабуля погладила Артёма по голове.

      –Тебе бы всё раздать! – возмутился дед на бабулю. – Пообедаем, сходим в кладовку, посмотрю, сколько осталось.

      Тёма быстро доел кашу, чай пить не стал, захотелось на улицу – рядом с дедом желания сидеть не было. Можно было и не просить бензин, своих денег хватало машину заправить, но пусть даёт, раз Андрея приходится брать с собой. Навязался обормот, бездельник! Из-за него от Ксении житья не будет, да и тётка в Бийске попьёт крови. Не отпуск, а мучение.

      Тёма вышел на балкон, закурил. Дед одно время пытался увещеваниями отговорить его от курения, богом запугивал, но Тёма его доводы не воспринял – дед, хотя не курил, называя табак адским зельем, слишком часто прикладывался к выпивке, да и женщин не пропускал, какие уж тут божественные проповеди!

      –Вино пить – сердце веселить, сам Бог велел, – говорил на его возражения дед. – Но не обжигайся! А я обжигаюсь. Блуд … – дед вздыхал. – В этом грешен.

      И смех, и грех. Дед часами каждодневно читал божественные книги, отмаливая свои грехи, а заодно, и всей родни.

      –А не грешить, самый большой грех, этим человек уравнивает себя с Богом, ибо только Бог безгрешен. – оправдывал он свои частые проступки, при этом многозначительно поднимал вверх указательный палец. Когда же бывал очень пьян, кричал на всю округу:

      –Я сам Бог! Я!

      Дед вышел из-за стола, громко высморкался в тряпку, невнимательно помолился.

      –Пойдем, посмотрим, – позвал он Тёму, одевая в прихожей сандалии.

      Тёма последовал за ним.

      Дед долго возился с замком на воротах кладовой, ушёл в глубь, стал там ковыряться в темноте. В кладовке валялось громадное количество старого хлама: покорёженные двери от «Жигулей», сломанные машинки для закатки банок, прутья, проволока, бутылки из под масла, пустые стеклянные и железные банки, старая кровать. Вдоль стены выстроились двадцатилитровые канистры с бензином и два трехведерных бутыля